Малыш заходился в крике, и Валюша рыдала вместе с ним, не понимая, что делать. К вечеру сообразила: закутала тяжелого Ванечку в одеяло и потащилась, зареванная, искать магазин. Купила сухую смесь «Малыш», другого ничего не нашлось, а в ней сахара больше, чем молока. Это уж потом она догадалась сахар отсеивать. А тогда, первый раз, оголодавший Ванечка выхлебал кашку за милую душу, а потом все животиком мучился… Орал до посинения… Соседи на нее косились, губы поджимали, будто она нарочно ребенка мучает.
Чего вдруг она это вспомнила? Сто лет не вспоминала. И не надо бы. Ни к чему. Оказывается, до сих пор очень больно.
Первая неделя их самостоятельной с Ванечкой жизни стала не просто кошмаром — пыткой! К тому же в квартире, как выяснилось, отсутствовала горячая вода, и выстиранные в ледяном тазике пеленки приходилось сушить прямо в комнате. Веревки, заполнявшие верх общего коридора, все были уже поделены меж жильцами. То есть на новичков никто не рассчитывал.
Готовя кашку, пеленая Ванечку, гладя пеленки, каждую минуту, каждую секунду Валюша ждала Алика.
Казалось, они с сыночком просто угодили в кошмар. Или в долгий сон. Проснутся — и все станет по-прежнему. Уютный теплый дом, привычная комната, ласковый и родной муж.
Что-то странное приключилось тогда с ее сознанием, какая-то удивительная нелепость. Сразу и одновременно Валюта будто ощущала себя в двух разных измерениях.
Словно бы одна ее часть, печальная и покорная, существовала в наступившей реальности, где они так бедствовали с Ванечкой и где вполне оправданными были жестокие действия свекрови и свекра. «Все правильно, — говорила себе Валюта, — я мужу в подоле чужого ребенка принесла, кто ж такое стерпит?» А еще постоянно вспоминалась обидная деревенская приговорка: «Сучка не захочет — кобель не вскочит». В Карежме за такое вообще прибить могли…
Другая же часть Валюшиного мозга словно зацепилась за золоченый крючок в прихожей корниловской квартиры, да там и осталась. Юная мать жила счастливыми хлопотами о маленьком сынишке, просто дожидаясь возвращения любимого мужа из затянувшейся поездки. Даже не прикрывая глаз, она ощущала себя на привычном мягком диване в уютной комнате. За дверью, в гостиной, слышались знакомые звуки — разговор свекра со свекровью, бормотанье телевизора, шум работающей стиральной машины. Представлялось, что вот сейчас раздастся звонок, потом нетерпеливый топот, и она окажется в объятиях супруга. И с гордостью расскажет ему, что Ванечка пытается сказать «папа».
В этом счастливом пространстве Валюша отдыхала и набиралась сил, чтобы с покорной готовностью вернуться в совершенно иное бытие.
Раздвоившееся, разодранное на две половины, ее сознание, соединялось в единое целое лишь в одной точке, и этой точкой был Алик. Его, любимого и мужа, одинаково ждали обе Валюши, нисколько не задумываясь, что в сегодняшнюю ее жизнь, дикую, стыдную, он, такой чистый и честный, не вписывается ни единой своей клеточкой.
Алик не пришел. Ни через три недели, когда, по ее подсчетам, уже должен был возвратиться, ни через три месяца. Строго в назначенный день приезжал водитель. Привозил привычный конверт и заставлял Валюту расписываться в самой настоящей ведомости. Так же через водителя она выписалась от Корниловых и прописалась в коммуналке на Моисеенко. Водитель же скучно вручил ей и новый паспорт уже без всякого штампа о браке и с возвращенной девичьей фамилией.
В годик она отдала Ванечку в ясли, совсем недалеко от дома на Суворовском, и вышла на работу.
В отделе ее не узнали: от Валюшиного сорок восьмого размера остался едва сорок второй…
— Ничего, — говорила она на ночь сыну, — теперь у меня будет зарплата, а это целых сто двадцать рублей, да еще от Корниловых пятьдесят — мы с тобой настоящие богачи!
Увы, она и тут недооценила бывших родственников: матпомощь прекратилась после первого же Валюшиного аванса. Видно, узнали. Но сто двадцать рублей это все равно не пятьдесят! С получки Валюша купила себе крохотный кусочек говядины, триста граммов, очень хотелось вспомнить вкус настоящих щей.
Ванечка в ясли ходил хорошо, практически не болея, и постепенно их жизнь худо-бедно наладилась. К тому же Валюша подружилась с соседями, и пенсионеркабухгалтерша, одинокая Мария Львовна, с удовольствием оставалась с малышом на час-другой, отпуская одинокую маму по делам.
Каждый раз, возвращаясь домой с работы или из магазина, Валюша сверлила вопросительным взглядом соседку: ко мне никто не приходил?
— Никто, — пожимала плечами та. — Ждешь кого? Конечно, она ждала. Как и в тот первый день. Одного-единственного — Алика.
Дождалась. Он появился лишь однажды, когда Ванечке было чуть больше года. Выжила Валюша после этой встречи чудом. Месяц в больнице. Хорошо, спешно приехала мама, вызванная телеграммой той же Марией Львовной и Ванечку не пришлось сдавать в дом малютки…
Шел девяностый первый год, весна. Голодная, мрачная, со сварливыми кольцами очередей у винных магазинов, с пухлыми талонными книжечками и девственной чистоты магазинными прилавками. В тот вечер после яселек Валюше с Ванечкой невероятно повезло: в угловом гастрономе на Суворовском неожиданно выбросили развесной творог и сметану в стеклянных двухсотграммовых баночках. Это негаданное волшебство произошло как раз в тот момент, когда Валюша протягивала чек и последний месячный талон на полкило серой докторской колбасы.
— Это по талонам? — замирая от восторженного неверия, спросила она у продавщицы, зло выставляющей в витрину ценник.
— Без! — ответствовала та. — В руки полкило творога и две банки сметаны.
— Нам на двоих! — быстро сообразила Валюша, выставляя вперед сынишку.
Дома нашлось брусничное карежминское варенье, и, сглатывая слюну, Валюта навела творожка со сметаной, добавила туда алых терпких ягод.
Ванечка поел быстро, для него творожок был делом вполне обыденным — в ясельках давали, да и дома мама готовила из сброженного молока. Сама же Валюта лакомилась долго, запивая вкуснотень, намазанную на толстый ломоть булки, сладким чаем.
Умыла сынишку, обрядила в пижамку, уложила в постель, отогнув угол толстого ватного одеяла. Спали они вместе, кроватка, щедро отданная Корниловыми, так и стояла за шкафом несобранная, потому как пристроить ее в семиметровых хоромах было просто некуда.
И сама тоже забралась в постель, натянув старенькую ситцевую ночную рубашку. Вознамерилась немножко почитать: на работе прихватила последний номер «Московских новостей», уже неделю обсуждаемый в лаборатории. Позволить себе купить свежую газету Валюша не могла — экономила, потому и узнавала обо всем чуть ли не последней.
По правде говоря, читать по-настоящему, она давно уже не читала. С самой школы. Ни книг, ни газет. Но в «Московских новостях» писали такие смелые и интересные вещи, что дух захватывало. И потом, все это так горячо и живо обсуждалось коллегами, что выглядеть полной дурой как-то не хотелось.
Конечно, она знала, что ее сил хватит минут на пять. Не больше. Потом глаза начнут сладко слипаться, она по сто раз будет возвращаться к одной и той же строчке, чтобы понять, о чем там, и, намучавшись, просто выключит свет.