Зорькин и вправду говорил, что им надо будет увидеться перед судом, да запропал. Хотя в прокуратуру Валентина пришла не совсем к нему, вернее, к нему, конечно, но не только. Клара Марковна, которой Зорькин активно не нравился, все твердила Валентине, что этому скользкому типу доверять никак нельзя.
— Ну не сошелся же на нем свет клином, — убеждала она. — Сходи к кому повыше, самому прокурору или заму, объясни все, от них зависит, что на суде говорить будут, какое наказание просить. Надежды, конечно, мало, они там все заодно, но вдруг? Вдруг повезет и на хорошего человека попадешь? Даже в говне жемчужные зерна встречаются, поэтому попробовать надо! Сидеть и слезы лить проку мало. Бороться надо. Хочешь, вместе пойдем?
Они, собственно, и собрались вместе. Как раз у докторши выходной вышел. Да у метро, где уговорились встретиться, Кларе Марковне неожиданно позвонили и вызвали на работу. Вроде случилась большая авария где-то за городом и сейчас в их реанимацию привезли аж восемь человек сразу, поэтому все врачам надо быть на месте.
— Ты все равно иди, — настойчиво посоветовала докторша. — Ждать нельзя, времени мало.
Валентина жутко боялась разговора с незнакомым прокурором, да и как найти того самого, нужного, представляла плохо, потому и решила сначала зайти к Зорькину, выведать, кто тут у них самый влиятельный, от кого зависит Ванечкина судьба. А следователя на месте и не оказалось. Что делать? Возвращаться домой несолоно хлебавши? Знать бы в лицо, кто ей нужен, простояла бы тут до самого вечера, а когда тот бы вышел, прямо на улице к нему и подошла. Ну, не убьет же! Хоть пять минут, да послушает!
Валентина потопталась у мраморных колонн, понаблюдала за выходящими из здания людьми, сплошь серьезными, неулыбчивыми, важными.
— Здравствуйте! — подскочила к ней выпорхнувшая из тяжелой двери загорелая улыбающаяся девчонка. — А что вы тут делаете?
— Аллочка, — оторопела Валентина. — Не узнала тебя. Черная, как с юга. В солярий ходишь?
— Какой солярий? Мы только что с Бали вернулись. Предки меня вывозили для воспитательной работы! Все уговаривают за границу учиться уехать, чтоб с дурной компанией не связалась! — Девушка весело расхохоталась.
— Ну и как Бали? — вежливо и равнодушно спросила Валентина.
— Да так, — Алка пожала плечами, — тоска. Одни старперы. Ешь да загорай. Целыми днями на солнце жарились. Я еще ничего, узнать можно, а папахен вообще черный, как моджахед. Когда темные очки наденет, чтоб глаза прикрыть, просто «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал»! — Алка залилась веселым хохотом.
— А зачем ему очки? — откровенно тоскуя и от этой ненужной встречи, и от Алкиной болтовни, а главное, от полной неудачности собственного похода, автоматически поинтересовалась женщина. — Солнца же нет.
— А, маскируется. Типа, чтоб никто не узнал. Публичный человек, засада! Выделывается, будто артист знаменитый. Щас прямо народ к нему за автографами повалит. Прикиньте!
— Ну а за границу-то поедешь?
— Не знаю. Не хочу пока. Наверное придется. Папахен сказал, что никак нельзя допустить, чтоб меня на суд свидетелем вызвали. Имидж, блин, его пострадает.
— На Ванечкин суд?
— Ну да, на какой же еще.
— Так он же вот-вот, когда ж ты уедешь?
— Мамаша сейчас в Швейцарию умотала, договариваться. Папахен твердо сказал, пока я не уеду, суда не будет. Отложат. Я, конечно, не хочу. Я же должна Ваньку поддержать. Он хоть и герой, но все равно страшно.
— Герой? Какой он герой, Аллочка, — вздохнула Валентина, — инвалид безрукий. Эти друзья его все на него сваливают. А у нас ни знакомств, ни связей. Боюсь, посадят, заставят за всех отдуваться… Он же безответный, смолчит на суде, все и решат, что виноват.
— Ну, если посадят, то ненадолго, — уверенно высказалась девчонка. — Я же у него была вчера.
— Да ты что? — опешила Валентина. — Как? К нему же не пускают!
— Папахен помог, — Аллочка хитро ухмыльнулась.
— Ну и как он? Хоть чуточку поправляться стал?
— Наверно. Сонный какой-то был. Да мы толком и не поговорили: Путятя пришел, это у них главный, учил его, как на суде себя вести. Говорит, молчать надо, вообще ничего не говорить.
— Как это? — обомлела Валентина. — Если он промолчит, его же во всем обвинят! Следователь сказал, лет двадцать дадут…
— Двадцать? — Алка задумалась. — Нет. Путятя сказал, что, если Ванька будет молчать, они его быстро вытащат.
— Аллочка, кто такой Путятя? Они же и так на Ванечку все свалили, будет один за всех отдуваться… Боюсь я, так боюсь… Вот, пришла с прокурором поговорить, да не знаю, к кому сунуться. Денег, наверное, дать надо, а у меня нету. И посоветоваться не с кем.
— Путятя — это какой-то их скиновский босс. Очень крутой! Ему можно верить.
— А как бы мне его найти? — загорелась Валентина. — Может, и правда поможет?
— Не знаю. Он шифруется. С ним только у Костыля связь была, так Костыль, сами знаете, где.
— Неужели никак? — Женщина умоляюще сложила ладони у лица, будто выпрашивая милостыню.
— Через Дашку попробовать? — Алка наморщила лоб. — Вроде хвасталась, что у них, типа, ну…
Набрала номер, перекинулась парой фраз, похихикала.
— Повезло! Они как раз тут рядом, на углу Невского и Большой Морской, в «KFC» крылышки цыплячьи жрут. Дашка от них прется! Тачку возьмем? — Девушка огляделась, увидела стайку такси возле «Астории». — Побежали! До угла Невского, — приказала водителю.
— Щас, разбежался, — равнодушно известил тот. — Тут идти две минуты.
— Не пыли, — отозвалась Алка, усаживаясь вперед. — Вот, хавай! — И протянула таксисту пятисотрублевку.
— Алла… — оторопела от такой щедрости Валентина. — Ты что… Давай пешком.
— Не, — качнула головой девчонка. — Можем не успеть. Дашка сказала, что уже доедают.
Таки не успели. Выпрыгнули из такси и топтались на переходе, ожидая пробуждения уснувшего красного, когда Алка взвизгнула, дернув Валентину за локоть:
— Вон они!
На той стороне Невского, на углу, остановилась, о чем-то споря, сладкая парочка. Яркая, будто спрыгнувшая из витрины газетного киоска девушка-брюнетка с роскошными, до поясницы, волосами, в коротеньком красном пальтишке, лакированных сапогах-ботфортах на высоченных каблуках, и парень, много старше, коротко стриженный, крупный, в сером полупальто и синих джинсах.
Невский в этом месте узок, будто лодыжка, да еще как толстенной повязкой передавлен строительными лесами, зашторившими бывший кинотеатр «Баррикада», но все одно — разглядеть лица на другой стороне, да еще если это незнакомые люди…
— Дашка! — подскочив на месте, крикнула Аллочка.
Увы. Голос зацепился за многозвучье моторных шумов, шипенье резины, звяканье ползущего мимо троллейбуса, людские тротуарные разговоры и повис где-то посередине проспекта, на проводах, подгоняющих разноцветные огоньки к огромной, плавающей в сиреневатых сумерках сосновой лапе, радостно возвещающей о близком Новом годе.