– Что там у тебя?

Она не отвечала.

– У моли на твоей груди уже три пятна, – сказала она. – Когда был еще один раз?

– В Сан-Рике. – Джекоб еще никогда не видел ее такой бледной. Он выпрямился. – Что там у тебя в руке?

Она отстранилась.

– Что у тебя в руке, Лиса?

Колени все еще дрожали от боли, но Джекоб схватил ее и потянул за руку, которую она прятала за спиной.

Она раскрыла пальцы.

Стеклянный перстень.

Джекоб видал похожий экземпляр в кунсткамере императрицы.

– Ты еще не надевала его мне, а, Лиска? – Он схватил ее за плечи. – Сознавайся! Его на пальце у меня еще не было?! Пожалуйста!

Слезы побежали у нее по лицу. Но в итоге она покачала головой. Прежде чем она успела опять зажать пальцы в кулак, Джекоб выхватил перстень у нее из рук. Она сделала попытку вырвать его, но Джекоб сунул его себе в карман. Потом притянул ее к себе. Она всхлипывала, как ребенок, а он крепко обнимал ее, так крепко, как только мог.

– Обещай мне! – шептал он ей. – Обещай мне никогда о таком больше не думать. Обещай!

– Ни за что! – отозвалась она.

– Что?! Или ты думаешь, мне будет приятно, если ты умрешь вместо меня?

– Я хотела только выиграть время.

– Эти перстни страшно опасны! Пока он будет на мне, каждая секунда обойдется тебе в целый год жизни! Иные из них не снимаются, пока не израсходуется вся твоя жизнь.

Она высвободилась из его объятий и вытерла слезы с лица.

– Я хочу, чтобы ты жил. – Она произнесла это шепотом, словно боялась, что смерть услышит их и истолкует как вызов.

– Хорошо! Тогда давай попробуем отыскать сердце раньше гоила! Я уверен, что смогу удержаться в седле. Кто знает, когда дилижанс еще починят.

– Лошадей нет. – Лиска подошла к окну. – Хозяин позавчера продал последних скаковых четырем путешественникам. Он похвалялся перед Труаклером, что один из них – Луи Лотарингский. При нем был гоил с зелеными прожилками. Они лишь коротко передохнули и после полудня поскакали дальше.

Позавчера. Еще безнадежнее, чем он думал.

Лиска распахнула окно, словно хотела выпустить страх наружу. Воздух, хлынувший в комнату, был холодный и влажный, точно снег. Снизу доносился смех, и Джекобу показалось, что он слышит голос адвоката, сидевшего в дилижансе рядом с ним.

Луи Лотарингский… Бастард ищет арбалет для Горбуна.

Лиска обернулась.

– Труаклер слышал, что я хочу купить лошадей, потому что нам срочно надо в путь. Он подкупил хозяина, чтобы тот послал своих работников к дилижансу. Я сказала ему, что мы вернем долг, но он ничего не хочет об этом слышать.

Долг они вернут… Джекоб достал из кармана золотоносный платок. Хватит быть должником Труаклера.

– Я уже пыталась, – вздохнула Лиска.

Она оказалась права. Как ни тер Джекоб ткань между пальцами, все, что он извлек из полуистлевшего шелка, была визитка, и значилось на ней все то же:

С рукой, Джекоб, можешь распроститься.

Прекрасный совет.

– Можно попросить Хануту выслать нам денег, – сказала Лиска. – У тебя ведь в Шванштайне есть еще кое-что в банке, правда?

Да, правда. Пусть даже и немного. Джекоб взял ее за руку.

– Я верну тебе перстень, когда все будет позади, – произнес он, – если только ты пообещаешь никогда его не использовать.

31. У семи нянек

Лучший в своем деле. Неррон и не помнил, когда ему еще было так хорошо. Он отнял у Джекоба Бесшабашного его добычу, да еще и унизил его, как новичка!

Теперь даже Высочеству было не под силу испортить ему настроение, хотя Луи и горланил на всех перекрестках, что по вине Неррона от них улизнул альбийский шпион, пока он, Луи, добывал ему непорочную деву. Целый день напролет он упирался, не желая продолжать путь в Виенну, и с той поры уединялся с каждой девчонкой, какую только могли впечатлить его бриллиантовые пуговицы. Водяной проводил ночи за тем, что обыскивал сараи и крестьянские дома на предмет Луи; на своего царственного подопечного он глядел с таким омерзением, что Неррон не удивился бы, найдя Луи однажды утром утопленным в лошадиной поилке. В путевом журнале, который Лелу неутомимо испещрял каракулями, все это, естественно, не упоминалось. Вместо этого он делал заметки о каждой крепости, мимо которой они проезжали, описывал каждую заиндевевшую улицу и каждого гнома-горняка, забрасывавшего их камнями. Каждый вечер Неррон просматривал его писанину (к счастью, у Жука был очень разборчивый почерк) и за этим занятием мирно засыпал.

Да, все было замечательно.

Несмотря на Луи.

Несмотря на Лелу.

Несмотря на рыбий дух Омбре.

Скоро они окажутся в Виенне, он отыщет сердце, отберет руку у Луи и выпьет за упокой Джекоба Бесшабашного.

Они заночевали на одном из постоялых дворов в Баварии, и до Виенны оставался всего какой-нибудь день пути, когда Неррону вдруг стало ясно, что последний этап охоты, возможно, не обойдется без затруднений.

Он проснулся от прикосновения холодного металла к кадыку. У его постели стоял Луи с мутным от эльфовой пыльцы взглядом и давил саблей ему на горло.

– Ты обманул меня, гоил, – процедил он, помахивая перед ним мешочком, в котором Неррон узнал кисет Бесшабашного.

В Баварии на каждом постоялом дворе угощали горячим глинтвейном, и Луи изрядно к нему приложился.

Неррону достаточно было увидеть высовывающееся из-под локтя Луи лицо Жука, чтобы догадаться, кто навел Высочество на мысль о кисете.

– Это же голова! – залебезил Лелу голосом, исполненным упрека. – Она меня ударила.

А теперь орет.

– Думаю, она прокляла тебя, – сказал Неррон, отодвигая саблю Луи в сторону.

У Лелу побелел кончик носика, но Луи угрожающе склонился над ложем Неррона.

– Ты хотел обмануть меня, гоил! Сколько времени у тебя уже эта голова?

– Он хотел ее вам предъявить. – В проеме двери показался темный силуэт водяного. – Гоил спрашивал меня, где можно вас найти, но вас в вашей постели не оказалось.

Это была наибеспомощнейшая ложь, какую Неррону когда-либо приходилось слышать. Но, произнесенная булькающим голосом водяного, она прозвучала как чистейшая правда.

– Я работаю на вашего отца, – заявил Неррон, забирая бездонный кисет у Луи. – Вы никак забыли? И я всего лишь следую его указаниям. Голова останется при мне. Разве что вы позволите мне преподать вам, как уберечься от ее проклятий.