Джекоб поглядел на памятник. В ушах у великана гнездились целые тучи птиц, но Лиска была уверена, что у Джекоба перед глазами вместо каменного изваяния стояло темное ониксовое лицо Бастарда.

– Чертов подлец! – выпалил он. – Сердце я найду раньше его и тогда уж отберу у него и руку, и голову. Сегодня же мы выезжаем в Виенну!

– Тебе нельзя ехать верхом так далеко. Труаклер говорит, один из волков повредил тебе бок.

Даже на самой хорошей лошади до Виенны по крайней мере дней десять езды.

– Ах вот как? А что он тебе еще наплел?

– Ничего он мне не наплел!

О, эта его гордость! Похоже, Джекоб предпочел бы сгинуть в пасти волка, чем спастись благодаря первому встречному.

– Ну зачем, зачем нам надо в Виенну? – спросила Лиса. – Это тебе Данбар и Ханута напели?

– Да, хотя я и без них сообразил бы. Дочь Гуисмунда похоронена в Виенне, в императорской усыпальнице. Это единственная зацепка, что у меня есть.

Да, не много, и Джекоб это знал.

– Сегодня вечером отправляется дилижанс.

– Он будет тащиться две недели, а то и больше! Ты же знаешь, возницы останавливаются на каждом постоялом дворе. А гоил уже наверняка в пути.

Они оба знали, что Джекоб прав. Даже если они подкупят возницу, на дорогу уйдет более десяти дней. Бастард определенно прибудет в Виенну раньше. Единственная надежда, что сердце он не отыщет, хотя с рукой он обернулся очень быстро.

Джекоб схватился за раненый бок, и на секунду Лиска заметила в его лице то, чего не видела никогда прежде. Он сдался. Лишь на один мимолетный миг, но этот миг наполнил ее большим страхом, чем все, что ей доводилось видеть.

– Отдохни, – сказала она и провела рукой по его исколотому лицу. – Я добуду билеты на дилижанс.

Джекоб только кивнул.

– Как там твоя мать? – спросил он, когда она отвернулась.

– Хорошо, – сказала Лиска и сжала пальцами коробочку в кармане.

Она так волновалась за него.

30. Ничего не выходит

Восемь человек в трясучем дилижансе, пропахшем потом и одеколоном: адвокат из Сан-Омара с дочерью, две гувернантки из Арла, упорно вязавшие на протяжении всей поездки, хотя на каждой рытвине кололи себе пальцы, и священник, пытавшийся всех убедить, что гоилы ведут свое происхождение от нечистого. Лучше оказаться где угодно: в Черном лесу, на Кровавой Свадьбе, на борту тонущей «Титании»… А ведь они пробыли в пути всего только три дня.

Талеры, на которые раскошеливался золотой платок, становились с каждым разом все тщедушнее, но возница просиял, увидев монету, выданную ему в качестве подкупа. Платили-то ему медные гроши, в сравнении с ними золото даже толщиной с бумажный лист – настоящее богатство. Талер так его воодушевил, что остальные пассажиры скоро стали ворчать: мол, мало остановок. А через пять дней в одном из горных ущелий у них сломалось колесо. Несколько часов они убили на то, чтобы снять упряжь с лошадей и довести их по заледенелой улице до следующей почтовой станции. Джекоб не знал, что хуже: ноющий бок или зудящий голос в его голове: «Надо было взять лошадь. Бастард уже точно в Виенне. Джекоб, ты покойник…»

Смотритель почтовой станции наотрез отказался посылать своих работников на ночь глядя чинить колесо, сославшись на лесных духов и кобольдов, якобы обитавших в ущелье. Он пустил пассажиров на ночлег в холодную комнату и потребовал за это целое состояние, а повара послал на кухню, только когда Труаклер швырнул на его отполированную стойку мешочек с серебром. Труаклер платил за всех. Он позаботился также о том, чтобы в камине трактира развели огонь, и накинул Лиске на плечи свое манто, когда она, зябко поеживаясь, пыталась стряхнуть снег с волос. От Джекоба не ускользнул полный признательности взгляд, которым она за это Труаклера наградила. На ней было платье, купленное ею в Гаргантюа, пока они дожидались дилижанса, и Джекоб поймал себя на мысли: а не для его ли благодетеля она принарядилась?

Не то чтобы Труаклер ему не уделял никакого внимания. Заметив, что Джекоб без конца прижимает руку к прокушенному боку, он протянул ему две черные пастилки. Ведьмина жженка. Не у всякого найдется такое средство. Жженку делают деткоежки. Из чего, лучше не знать. И откуда у человека, столь элегантно одетого и с такими изысканными манерами, могла взяться ведьмина жженка?

Видимо, оттуда же, где он научился гонять волков, Джекоб.

А кроме того, Лотарингия просто кишмя-кишела темными ведьмами с тех самых пор, как Горбун в благодарность за избавление от горба предоставил им политическое убежище.

Пастилки действовали еще лучше, чем болотные коренья, при этом ведьмина жженка не имела никаких побочных действий. Джекобу пришлось сознаться, что спаситель начинает ему нравиться. Труаклер не проронил ни единого слова о том, при каких обстоятельствах он нашел его в лесу, ни в присутствии Лиски, ни в присутствии остальных пассажиров. Может статься, он чересчур часто поглядывал в Лискину сторону, но даже это Джекоб ему простил. В конце концов, чего еще от него ждать, он же не слепой.

С вином ведьмину жженку лучше не смешивать, но против израненной гордости не помогают даже пастилки деткоежек, а у Джекоба перед глазами все еще маячило лицо насмехающегося Бастарда. Когда он заказал себе вторую кружку вина, Лиска бросила на него обеспокоенный взгляд. Джекоб ответил улыбкой, призванной скрыть пучину самосожаления, в которой он барахтался. Самосожаление, уязвленное самолюбие, страх умереть – смесь ужасная, а им предстояли еще долгие дни в удушливом дилижансе. Он до краев наполнил свой бокал.

Неожиданная боль с невиданной силой пронзила ему грудь, и ему показалось, что сердце под ребрами вот-вот разорвется. Эту боль не могло ослабить ничто. Джекоб вцепился в стол и подавил стон, готовый сорваться с губ.

Лиска посмотрела в его сторону, встала и отодвинула стул.

От нового приступа боли лицо ее расплылось, и лица остальных тоже, и он ощутил, что начинает дрожать всем телом.

– Джекоб! – Лиска схватила его за руку.

Она звала его, но он не слышал. Для него существовала только боль, выжигавшая очередную букву имени феи у него из памяти. Джекоб почувствовал, как Труаклер подхватил его под мышки и вместе с возницей понес по лестнице наверх, как они положили его на кровать и осмотрели рану, нанесенную волком. Он хотел было им сказать, что им не стоит утруждаться, но моль с новой силой вгрызлась в его тело, и он потерял сознание.

Боль утихла, он пришел в себя, хотя память о мучениях все еще переполняла тело. В комнате было темно. Только на столе горела газовая лампа. Лиска стояла рядом и рассматривала что-то у себя на ладони. Свет лампы окрашивал ее волосы в молочный цвет.

Когда Джекоб поднялся на постели и сел, она быстро обернулась и спрятала руку за спиной.