Мистер Мэдокс, кажется, забыл, где находится, перенесся в другое место и другое время. В комнате стало тихо, слышалось только потрескивание поленьев в камине, где уже почти погас огонь.
Он наконец вернулся назад и продолжил:
— Это было плохое время — и для страны, и для армии. Дисциплина пошла к чертовой матери, нация раскололась, в городах то и дело вспыхивали мятежи, выросло число убийств, с фронта поступали плохие вести… наши одноклассники, наши знакомые гибли во Вьетнаме или возвращались домой изуродованными… и физически, и морально, и духовно… и именно об этом мы и говорили.
Он прикончил свое виски и закурил еще одну сигарету.
— Мы чувствовали себя… преданными. Считали, что наши жертвы, наш патриотизм, служба и вера стали никому не нужны, а большая часть населения страны их просто презирает. — Он посмотрел на нас. — Ничего нового, такое не раз бывало в истории мира, но для Америки случилось впервые.
Мы с Кейт никак это не прокомментировали.
Мэдокс продолжил:
— Ну вот, мы озлобились, потом стали превращаться в радикалов, вы бы это именно так назвали… и поклялись… что, если выживем, посвятим себя борьбе за правое дело против зла.
Не думаю, что клятва была именно такой. На ум пришло слово «отмщение».
— Большая часть из нас отправилась за море. Некоторые вернулись, и мы продолжали поддерживать связь. Кто-то, подобно мне, оставался в армии, но большинство уволились, выполнив свой долг. Многие добились успеха, и мы часто помогали тем, кому это не удалось, или тем, кому требовалось ускорить карьерный рост или получить рекомендации для более приличной работы. Классическая группа старых товарищей по оружию, но этот кружок зародился в плавильном котле беспокойного и бурного периода; наша дружба закалилась в огне войны, в кровавых боях, она выдержала проверку временем, годами мытарств среди дикой пустыни, в которую превратилась Америка. А потом, когда мы стали старше и добились еще больших успехов, по мере роста… нашего влияния и того, как Америка начала восстанавливать свою мощь и вновь обретать собственный путь развития, мы поняли, что с нами теперь считаются.
Он снова замолчал и оглянулся по сторонам, словно подумав, как сюда попал, в этот огромный охотничий дом, так далеко отстоящий от маленького офицерского клуба в Джорджии. Потом сказал:
— Я построил этот дом около двадцати лет назад как место для наших собраний.
— Значит, вы, ребята, приезжаете сюда не просто охотиться и ловить рыбу, — подвел я итог. — Ваши сборища имеют деловой аспект, и, вероятно, политический тоже.
Он обдумал свой ответ.
— Мы были… мы участвовали в войне против коммунизма, и могу сказать совершенно искренне и с некоторой гордостью, что многие члены нашего клуба оказались весьма полезны для конечной победы над этой гнусной идеологией и для завершения «холодной войны». — Он посмотрел на нас и добавил: — А теперь… теперь у нас новый враг. Так постоянно бывает — всегда появляется новый враг.
— И что? — спросил я. — Вы снова ввязались в драку?
Он пожал плечами:
— Не в такой мере, как в годы «холодной войны». Мы уже постарели; мы хорошо дрались в свое время и теперь заслуживаем мирной отставки. — Он снова взглянул на Кейт, потом на меня и заметил: — Теперь это дело вашего поколения — бороться и драться.
— Стало быть, все члены вашего клуба — ветераны армии и первого «Кастер-Хилл»? — спросил я.
— Ну, не совсем так. Некоторые уже умерли, другие просто исчезли, кто-то вышел из клуба. За эти годы у нас прибавилось и новых членов, людей, разделяющих наши взгляды, и тех, кто пережил те же тяжелые времена. Мы сделали их почетными членами изначального «Офицерского клуба „Кастер-Хилл“» образца шестьдесят восьмого года, основанного в Форт-Беннинге, штат Джорджия.
Я задумался над этим. Богатые и влиятельные люди встречаются по уик-эндам в этом отдаленном охотничьем клубе, что тут особенного? Министерство юстиции, видимо, переживает очередной приступ подозрительности и паранойи.
Но с другой стороны…
— Что ж, — сказал я, — спасибо, что поделились с нами своими воспоминаниями. Это чрезвычайно интересно, и, может, вам следует писать мемуары.
Он улыбнулся:
— Тогда мы все отправимся в тюрьму.
— Простите?
— За некоторые наши дела времен «холодной войны». Мы иногда немного перегибали палку.
— Да ну?
— Но все хорошо, что хорошо кончается. Вы разве не согласны, что для борьбы с монстрами нужно хотя бы иногда и самому становиться монстром?
— Нет, не согласен, — ответил я.
Кейт меня поддержала:
— Мы должны честно сражаться за честные идеалы. Вот что отличает нас от них.
— Ну что же, — ответил Мэдокс, — когда кто-то нацеливает на вас ракету с ядерным зарядом, вы вполне оправданно можете врезать ему сапогом по яйцам.
Я понял его точку зрения, но подобные аргументы можно приводить годами без всякой пользы, а я уже пришел к выводу, что он давно живет с этими доводами и решил для себя все вопросы, еще когда сидел в клубе над пивом и дрянной пиццей.
Я всегда считал, что люди этого поколения, ставшие взрослыми в шестидесятые, несколько отличаются от нас; они, наверное, все в шрамах и таят в душе досаду на те времена. Но мне платят вовсе не за то, чтобы я раздумывал над подобными проблемами или предлагал им бесплатную психологическую помощь.
Тем не менее я заявил мистеру Мэдоксу:
— Значит, у вас все же есть друзья, которые бросятся на поиски, если вы вдруг исчезнете.
Он посмотрел на меня или, может быть, сквозь меня:
— Вы полагаете? Раньше было именно так. Когда я был юн и носил военную форму… Думаю, все они уже ушли от нас… вот разве что Карл… Он служил у меня во Вьетнаме. Карл и Кайзер Вильгельм — они мне действительно преданы.
Ну что же, окажись под рукой санки под названием «Розовый бутон», я бы бросил их в камин. [17] Вместо этого я поднялся и сказал:
— Спасибо, что уделили нам столько времени.
Кейт тоже встала и взяла свой портфель.
Мэдокс, кажется, несколько удивился, что уже избавляется от нас, и мне на секунду почудилось, будто он разочарован.
— Вы намерены присоединиться к моим служащим и принять участие в поисках?