— Хороший совет, но это, наверное, осложнило их отношения?
— Я плохо разбираюсь в вопросе «дочки-матери». Нас в семье было четверо мальчишек, у меня самого растут три сына. Я вообще не понимаю женщин, но знаю, что миссис и мисс Кемпбелл никогда не ходили вместе за покупками, не играли в теннис и не устраивали вечеринок. Правда, иногда обедали вдвоем. Этого вам достаточно?
Синтия кивнула и продолжала:
— Миссис Фаулер хорошо знала Энн Кемпбелл?
— Неплохо. Мы все — одного круга.
— Полагаю, что миссис Фаулер хорошо знает и миссис Кемпбелл. Может быть, я переговорю с вашей супругой по вопросу «дочки-матери»?
Полковник колебался.
— Миссис Фаулер сильно переживает случившееся, вы, вероятно, заметили. Если вы не настаиваете, я бы попросил отложить разговор на несколько дней.
— Но миссис Фаулер никуда не уедет, чтобы прийти в себя?
— Улавливаю подтекст и заявляю: миссис Фаулер — гражданское лицо, имеет право уезжать и приезжать, когда и куда ей заблагорассудится.
— Уловили верно, полковник. Мне не хотелось бы прибегать к повестке о вызове для дачи свидетельских показаний. Я должна поговорить с миссис Фаулер сегодня. У нас нет нескольких дней.
Фаулер вздохнул. У нас на руках было больше козырей, чем он рассчитывал, и вообще полковник не привык к такому нажиму со стороны младших по званию. То обстоятельство, что мы с Синтией были в гражданской одежде, помешало ему выкинуть нас вон, так мне кажется. Идя на грязное дело, как выражаются в определенной социальной прослойке, нам, следователям, сподручнее надеть штатское.
— Я посмотрю, будет ли она в состоянии побеседовать в полдень, — произнес наконец Фаулер.
— Спасибо, — сказала Синтия. — Лучше, если она побеседует с нами, чем с людьми из ФБР.
Полковник понял намек.
— Мне нужно спросить вас для протокола: где вы находились в ту ночь, когда была убита капитан Кемпбелл?
Фаулер улыбнулся.
— Я думал, вы меня об этом первым делом спросите. Где я был? До девятнадцати ноль-ноль работал у себя, потом присутствовал на прощальной вечеринке по случаю отбытия одного офицера, устроенной в гриль-баре офицерского клуба. Я ушел оттуда рано и уже в двадцать два ноль-ноль был дома. Посмотрел кое-какие документы, сделал несколько звонков, и в двадцать три ноль-ноль мы с женой легли спать.
Было бы глупо спрашивать, может ли миссис Фаулер это подтвердить, поэтому я спросил о другом:
— В течение ночи не произошло ничего необычного?
— Нет.
— Когда вы проснулись?
— В шесть часов.
— А потом?
— Принял душ, оделся и приблизительно в семь тридцать прибыл к себе в штаб. Между прочим, я уже должен быть сейчас там.
— И около восьми часов позвонили капитану Кемпбелл и оставили сообщение на автоответчике.
— Совершенно верно. Меня попросил об этом генерал Кемпбелл. Он позвонил мне из дома.
— Почему он не захотел сам сделать этот звонок?
— Миссис Кемпбелл была очень встревожена, генерал ее успокаивал и попросил позвонить меня.
— Понимаю. Однако мы с мисс Санхилл были в ее доме до восьми ноль-ноль, и запись уже была.
В комнате, как пишут в романах, повисло тяжелое молчание. За секунду полковник Фаулер должен был решить, не блефую ли я (в данном случае я не блефовал), или ему надо срочно продумать правдоподобное объяснение.
— Значит, я ошибаюсь. Наверное, я звонил немного раньше. В котором часу вы были в ее доме?
— Надо уточнить по моим записям. Скажите, полковник, могу ли я исходить из посылки, что вы позвонили ей не ранее семи утра, чтобы сказать, что она опаздывает к завтраку, назначенному именно на это время.
— Можете, мистер Бреннер, это совершенно логично, хотя я часто звонил ей заранее, просто чтобы напомнить.
— Но тогда вы сказали: «Энн, вас ожидают сегодня в доме генерала». Потом вы сказали, что приготовлен завтрак, и закончили так: «Впрочем, вы, наверное, сейчас спите». Если она сдала дежурство, скажем, в семь ноль-ноль, а вы позвонили, скажем, в семь тридцать, вряд ли она успела бы добраться за полчаса до дома и лечь спать.
— Да, это верно... Видимо, я тогда что-то напутал. Может быть, забыл, что Энн на дежурстве. Думал, что она еще спит.
— Однако вы упоминали дежурство. Фраза звучала так: «Энн, вас ожидают сегодня в доме генерала, приезжайте, как только сдадите дежурство».
— Я это сказал?
— Да.
— М-м... выходит, я ошибся, сказав, что звонил в восемь ноль-ноль. Наверное, это было около семи тридцати. Помню, что позвонил сразу же после звонка генерала. Очевидно, капитан Кемпбелл обещала приехать к родителям к семи. Смена дежурств производится как раз в это время, но ей ничего не стоило уйти пораньше, оставив за себя сержанта... Это имеет для вас большое значение, мистер Бреннер?
— Нет, не очень. — Для тебя имеет большое значение, подумал я. — Если капитан Кемпбелл не ладила с отцом, почему она захотела приехать на завтрак?
— Я же сказал, что иногда они вместе ели, а с матерью вообще часто встречались.
— Как по-вашему, не собиралась ли Энн Кемпбелл на этом завтраке дать свой ответ на ультиматум генерала?
После секундного размышления Фаулер сказал:
— Очень возможно.
— Не находите ли вы странным, что всего за несколько часов до этого ее находят убитой?
— Нет, это случайное совпадение.
— Не верю в случайные совпадения. Позвольте спросить у вас вот что, полковник, может быть, в ультиматуме генерала содержались еще какие-нибудь требования?
— Например?
— Например, требование назвать имена. Имена тех, с кем она спала.
Фаулер снова подумал.
— Вполне вероятно, но Энн Кемпбелл было безразлично, кто знает о ее связях. Думаю, она была бы даже рада сообщить генералу имена.
— Но те, кто спал с ней, придавали значение такой информации и отнюдь не обрадовались бы, назови она имена.
— Конечно, они испытывали определенную тревогу, но большинство из них — если не все — знали, что рассчитывать на ее скромность нельзя, — возразил Фаулер. — Вы же понимаете, что у многих женатых мужчин двойственное отношение к связям на стороне. — Он посмотрел на Синтию. — С одной стороны, они ужасно боятся, что их любовные похождения станут известны жене, некоторым друзьям и старшим по положению. С другой стороны, гордятся ими и любят похвастаться своими победами. А когда победа одержана над красивой женщиной и к тому же дочерью хозяина, они вообще не могут сдержаться и распускают язык. Мы это все проходили.