— Ой! — произнес Эрик — Ой-ой-ой!
Лекарства в Замке хранились в запертом и охраняемом аптечном помещении. Четыре раза в день медицинская тележка привозила нам пятерым таблетки всех цветов радуги.
— Вроде никто, — шепнул Зейн.
— Надо сматываться, — сказал я. — И не тянуть резину! Ну! По моей команде!
— Но мы же не слышим, как считает Малькольм, — возразил Зейн.
— К черту Малькольма! Я сказал! Слушай меня! Три, два, один…
Ползти. После первых неслаженных движений мы поймали ритм. Пот стекал у меня со лба. Капельки его легко ударялись о зеленые плитки протертого раствором нашатырного спирта пола между моими скользящими руками.
А-а-а-а-а-а-а-а-а!
Будто пронзительный вопль всколыхнул тишину Замка, но на самом деле кричал не один человек: это был нестройный вой множества голосов.
Малькольм.
Шествие обогнуло угол…
И тут урезанный бюджет пришел нам на выручку — за стойкой в холле не было ни одного охранника.
Синяя полоса, проведенная по зеленым плиткам от стойки до стены, обозначала охраняемую границу Замка. Наш седан двинулся вперед, лицо доктора Ф. пересекло синюю полосу, электронные сенсоры движения включились и загудели. Луч синего света упал на мертвое лицо доктора Ф. Нашел его открытые глаза. Сравнил радужную оболочку с той, что имелась в базе данных.
Металлический кожух над засовом входной двери зажужжал, щелкнул и поднялся, открыв небольшой экран для сверки отпечатков пальцев, расположенный рядом с дверной ручкой. Экран засветился.
Мы подтащили свою ношу как можно ближе к двери. Хейли прижала мертвую левую руку доктора Ф. к светящемуся экрану.
Дверь с глухим жужжанием отворилась.
И мы вышли.
Пустой синий автобус праздно стоял в вечернем тумане на парковочной площадке. Из недр Замка, за парковочной площадкой, доносились стенания и вопли. Поза водителя за баранкой убеждала в том, что он ничего не слышит. Но он не мог не слышать, как барабанят в складную дверь автобуса. Водитель открыл двери.
В потемках снаружи стояла женщина в широком плаще, более темном, чем ее шоколадная кожа.
— Готовы ехать? — спросила она.
Тут же в автобус ввалился похожий на Христа альбинос и, железной хваткой взяв водителя за плечо, спросил:
— Как выехать знаешь?
— Ну, это просто. Мимо охраны, через ворота, десять минут и… А кто?..
— Делай свое дело! — скомандовал седовласый Зейн.
Эрик подчинился Хейли и тоже забрался в автобус. Мы с Расселом, спотыкаясь, подошли к ступенькам, с обеих сторон поддерживая свою ношу.
— Пусть каждый занимается своим делом, — сказал Зейн шоферу. — Разве не это самое главное в жизни?
— А этот парень, которого те двое… Эй, вы что — собираетесь посадить его в автобус?
— Всем нам иногда приходится куда-нибудь ехать, — пояснил Рассел.
Мы свалили тело доктора Ф. на сиденье прямо за шоферским креслом.
— Что с ним такое? — спросил шофер.
— Не повезло.
Рассел уселся позади тяжело опустившегося на свое место пассажира.
— А ты везучий? — спросил Зейн.
— П-порядок. — По голосу водителя было ясно: он понял, что попал в переделку.
Свернувшись на полу у ног доктора Ф., я сказал:
— Знаешь, кто ты?
— Я… в-водитель автобуса?
— Верняк!
Зейн вытащил из бардачка фонарик в корпусе из вороненой стали, длиной двадцать четыре дюйма. Пощелкал пальцем по стальному корпусу и рубанул им темный воздух, словно чтобы кого-то оглушить.
— А мы что, не в автобусе, что ли?
— Заводи, поехали. — Зейн направил луч фонарика на замызганный стальной пол, затем перевел на переднее сиденье, отделенное проходом от кресла водителя. — А я тут побуду, прослежу.
Синий автобус, громыхая, выехал со стоянки и покатил по длинной петлявшей дороге, ведущей сквозь лес к служебным воротам, перед которыми возились два охранника. Обходя кругом автобус, охранники заметили сгорбившегося позади шофера пассажира — консультирующего психиатра.
Охранник поднял руку и ступил в пятно света, отбрасываемого фарами.
Лежа на полу, я сказал водителю:
— Открой окно.
В темноте захрустели по гравию шаги. До нас долетели слова охранника:
— Рано вы сегодня возвращаетесь.
— Делаю, что велено, вот и все, — ответил водитель.
— Поня-я-тно, — протянул охранник. — Как поживаете, сэр?
Я схватил доктора Ф. за локоть, поднял его безвольную руку и вяло помахал в окно в знак приветствия.
— Вот и славно. Еще увидимся.
Звякнула замыкавшая ворота цепь.
Я выпустил руку мертвеца — так, чтобы она ободряюще плюхнулась на плечо водителя.
Синий автобус, пыхтя, двинулся вперед, и ворота снова закрылись за нами на цепь.
Рывками и толчками мы двигались сквозь тьму в синем автобусе. Деревья плясали по сторонам, как призрачные ряженые на Марди-Гра. [2] Дышать приходилось выхлопными газами, промасленным металлом и еще какой-то кислятиной.
Через десять минут автобус проехал мимо кирпичного здания с табличкой «ВОРОН». Дюжины две машин дремали за домом в раскинувшихся по парковке тенях.
— Вырубай движок, — сказал я шоферу.
Мотор синего автобуса заглох.
— Чисто! — шепнул Зейн.
Мы взяли бумажник водителя с сорока одним долларом. Заклеили ему рот и лентой привязали руки к баранке.
— А это вот, — сказала Хейли, — чтоб не замерз.
Шерстяное одеяло из спасательного зимнего комплекта парашютиком опустилось на голову водителя, как бы оказавшегося в палатке.
Единственное, что он теперь видел, была темнота. Еще он мог слышать, как, подобно мехам аккордеона, распахиваются двери. Ощутить порыв свежего ночного воздуха. Различить, как что-то волокут по металлическому полу. С глухим стуком спускают по ступенькам. Как хрустит под чьими-то башмаками песок стоянки.
Потом дверь закрылась, и он уже ничего больше не видел, ничего не слышал, не мог даже позвать на помощь, одиноко сидя ночью на парковке в штате Мэн, в синем автобусе, под одеялом.
Стоя возле синего автобуса, я направил пульт доктора Ф. в сторону стоявших гуртом пустых машин, большим пальцем нажал черную пластмассовую кнопку.