– Беру свои слова обратно. Поверьте, я уже захлопнул виртуальный блокнот и отключил виртуальный диктофон.
– И вы не станете использовать мои слова против меня?
Не нужно быть детективом, чтобы уловить в этой фразе сексуальный подтекст. Я отверг предложение Эми выпить и заняться сексом на простынях от Калвина Клайна; теперь она мне мстит. Ярость ада не сравнится с яростью оскорбленной женщины. Кому-то я уже это внушал…
– Никогда. Помогите мне, Эми, пожалуйста.
– Ну хорошо, расскажу все, что знаю. Может, и вы когда-нибудь сделаете мне что-нибудь приятное. Идет?
– Идет. – Это что же, я только что душу продал? Значит, несколько дней в Голливуде не прошли даром. Как говорится, с кем поведешься…
– Я не знала Дина Ламаара лично, однако большинство людей, которым приходилось иметь с ним дело, в один голос называют его мерзавцем. Ламаар определенно был шовинистом, а возможно, и расистом, да еще гомофобом и антисемитом в придачу. О политкорректности и речи не шло, но не забывайте: в то время и слова-то такого не было. Движение за гражданские права началось только в шестидесятых. Женщины стали жечь собственные лифчики только в семидесятых. Таким образом, в защиту Ламаара можно сказать, что он являлся продуктом своей эпохи. Однако, даже если абстрагироваться от эпохи, кусок дерьма он был порядочный. Я достаточно слышала о тяжкой доле работников «Ламаар энтерпрайзис». Ветераны не устают рассказывать страшные истории: и зарплата, дескать, была ниже плинтуса, и рабочий день ненормированный, и льгот никаких, не говоря уже о профсоюзе. Иными словами, человек либо принимал все условия Ламаара, либо проваливал ко всем чертям.
– Так и в книге написано. Это правда?
– Весьма вероятно. Голливуд и сейчас еще тот террариум, а уж пятьдесят лет назад могу представить, что тут творилось. Особенно страдали женщины и другие незащищенные слои населения. С другой стороны, вряд ли политика «Ламаар энтерпрайзис» существенно отличалась от политики «Юниверсал» или, к примеру, «Фокс».
– Ламаар не написал собственную биографию?
– К сожалению, нет. В Голливуде только ленивый не предлагал ему услуги литературного негра, но он отказывался. Говорил, что его личная жизнь слишком скучная.
– Плохо. В поисках его личных высказываний я достаточно биографий проштудировал.
– А вы не смотрели «Последнее слово Дини»? Это фильм, который Ламаар снял за несколько дней до смерти. Ничего более личного вам не найти.
– А также, вероятно, ничего менее похожего на случайное совпадение. Знаете, мы, детективы, в случайности не верим. Вам не приходило в голову, какая это удача: успеть снять фильм со знаковым названием буквально за несколько дней до смерти?
– Мне нравится ваша логика, детектив Ломакс, но подобная мысль меня не посещала. Ламаар, видите ли, снимал фильмы по поводу каждого события в «Фэмилиленде» – например открытия нового аттракциона, более-менее круглой даты и тому подобного. У нас есть аттракцион под названием «Усадьба». Он представляет собой обычный бедный дом – точную копию дома, в котором Ламаар вырос. Иными словами, мини-музей, с фотографиями, личными вещами – как обычно в музеях. Ламаар подготовил фильм, чтобы его крутили экскурсантам, но фильм получился нудный. Мы его никогда не показываем. Так бы его и предали забвению, если бы смерть Ламаара не сообщила ему принципиально новый смысл. Фильм стал своеобразным завещанием основателя империи.
– Я хочу его посмотреть.
– Он хранится в архивах «Фэмилиленда». Я распоряжусь, чтобы вам прислали копию.
– Нет, я хочу посмотреть его немедленно. Поедемте в «Фэмилиленд». Без ваших комментариев мне просто не обойтись.
– Я знала, что рано или поздно вы пригласите меня в кино, – одними губами улыбнулась Эми. – Едем.
Если в Диснейленде главной улицей является Главная улица, то в «Фэмилиленде» – Журавлиная улица. Дом номер 23 представляет собой точную копию родного дома Дина Ламаара. По дороге в «Фэмилиленд» я только и думал, настоящий это адрес или выдуманный.
Видимо, архитекторы поставили себе цель показать типичный дом эпохи Великой депрессии. И им это удалось. Комната маленького Дина была словно заморожена во времени: на стуле валялась одежда, на полу – сбитые, башмаки. Видимо, Дини не страдал чрезмерной аккуратностью, что должно было импонировать юным посетителям музея. Игрушки и учебники пребывали в тщательно продуманном беспорядке, зато на стенах красовались рисунки Дини. Последнее обстоятельство вступало в явное противоречие с версией Ига относительно характера преподобного Ламаара; похоже, взрослый Дин Ламаар предпочел ревизионистский взгляд на собственное детство. По версии Ига, Дини прятал рисунки, иначе отец душу бы из него вытряс, как он один умел.
Имелись и фотографии мамы и папы, и их биографии, причем Ламаары были поданы как самая обычная американская семья, принадлежащая к среднему классу. Так кому же верить? Игу, измыслившему страшную историю о запуганном мальчике, который убивает своего отца, не вынеся издевательств, или «Фэмилиленду», изобразившему семейство преподобного Ламаара в розовых тонах?
Мы доехали до «Утенка Декстера» и на лифте спустились на уровень Б. Эми повела меня по коридорам, более напоминавшим лабиринт.
– Сейчас вы увидите Максин Грин. Готовьтесь морально, – предупредила Эми.
– А кто это – ламааровская разновидность диснеевского персонажа или очередная эксцентричная сотрудница?
– Не столько эксцентричная, сколько язвительная. У нее язык как бритва. А еще она первая афроамериканка, которую Дин Ламаар взял на работу.
«И сразу сослал на уровень Б, с глаз долой», – подумал я.
Мы подошли к двери с табличкой «Видеоархивы». Эми достала свою карточку, дверь открылась, и мы оказались в огромной, как два теннисных корта, комнате, уставленной стеллажами с видеокассетами и дисками. За столом сидела крохотная, усохшая от старости женщина с темно-коричневой кожей и белоснежными курчавыми волосами, собранными в жалкий пучок.
– Познакомьтесь, – сказала Эми. – Максин, это мистер Ломакс. Мистер Ломакс, это Максин Грин.
Понизили с детектива до мистера, мысленно отметил я.
– Максин отвечает за видеоархивы с тех самых пор, как изобрели видео, – пояснила Эми. – Раньше этот отдел назывался «Архив видеокассет».
– А еще раньше – «Архив глиняных табличек», – без тени улыбки произнесла Максин. – Эми, деточка, чего тебе сегодня надо?
– Фильм «Последнее слово Дини», – сказала Эми.
– Он у меня в папке под названием «Мухи дохнут на лету». – Максин шустро застучала по клавиатуре и, проигнорировав очки, висевшие у нее на шее на золотой цепочке, подалась вперед и прищурилась на экран. – Имеются копии с испанскими и французскими субтитрами, так что в качестве колыбельной фильм можно использовать на трех языках. Кстати, и исходник есть. Не желаете?