— И вот он уже сержант. Впечатляет.
— Если Фуллеру звание подарили, Рэй его действительно заслужил.
— А ты? — спросила Вейл.
— Я? Я не люблю говорить о себе.
— Я тоже. Но…
— Но если бы тебя попросили сделать какие-то выводы обо мне…
— Я бы сказала, что у тебя хорошо развита интуиция. Что ты человек старательный и уделяешь много внимания деталям. Работой своей занимаешься давно, но она тебе не надоела. И…
Идущий впереди грузовик остановился, и Диксон пришлось сбавить скорость.
— И?
— И тебе не по себе оттого, что ты женщина в окружении коллег-мужчин.
— Это что, такая… как эго называется… проекция?
— Наверное, — рассмеялась Вейл.
— Но кое в чем ты права. И все-таки я запросто ставлю ребят на место, когда они зарываются. Хотя это бывает редко.
— Но все-таки было. Хотя бы один раз.
— Да. Один раз было.
Распространяться на эту тему она не стала, а Вейл не стала вникать. Какое-то время она молча смотрела в окно на проносящиеся мимо виноградники.
— И давно ты работаешь в окружной прокуратуре?
— Несколько месяцев.
Вейл изумленно вскинула бровь.
— Надо понимать, до этого ты служила в полиции.
Диксон посмотрела на нее, и она узнала этот взгляд. Это был взгляд человека, размышляющего над ответом. За сменой работы крылась какая-то темная история, и Диксон должна была решить, насколько крупное сито ей понадобится, чтобы решить, чем поделиться, а что отфильтровать.
— Если вкратце, — выдержав паузу, сказала она, — то родилась и выросла я здесь, в долине. Пять лет у шерифа, потом перешла в полицию Валлехо. Меня повысили до следователя, а через пару лет перевели в прокуратуру. Вот такая у меня полицейская родословная.
Вейл поняла, что правильно расценила ее реакцию: следователей обычно не переводили в прокуратуру просто так. Причин могло быть несколько: пенсия, ранение или обычное желание поработать в тихом месте, без угрозы для жизни. Очевидно, Диксон не хотела вдаваться в подробности своей переквалификации.
Но настаивать Вейл не стала: в конце концов, это была их первая беседа. К тому же Диксон в этот момент как раз свернула направо, к винодельне «Вилла Монтальво». Древний архитектурный комплекс озарял величественным сиянием всю трассу 29. Дорожный знак уверял, что винодельня основана в тысяча девятьсот тридцать первом году.
Они проехали по длинной асфальтовой полосе между ухоженными виноградниками. На табличках на деревянной ограде, тянувшейся вдоль дороги, были написаны названия виноградников. Как предположила Вейл, в честь старинных семейств, владевших ими: «Виноградник Женевьев» и «Виноградник поместья Мона».
— А что ты знаешь об этой семье?
— У них тут три резиденции. Родители, Фредерик и Мона, живут в главном доме. Два маленьких, если в этом случае можно использовать слово «маленькие», принадлежат их дочке Женевьев с мужем и сыну Филиппу с женой. Второй сын живет не здесь, Виктория с Кевином тоже жили отдельно.
— А почему один сын с дочкой живут здесь, а другой — нет?
— Понятия не имею. Это довольно скрытные люди — в большинстве случаев. Виктория с мужем купили себе отдельную винокурню, может, это кому-то пришлось не по душе. Фредерик промышляет в регионе гораздо дольше, чем, допустим, Роберт Мондави, но так и не добился того же внимания и уважения. Впрочем, я не собираюсь петь Лазаря за Фредерика. У него и в тени дела идут отлично.
— Если он так ценит уединение и целенаправленно окутывает себя покровом тайны, то маску всеобщего любимца ему носить ни к чему. Мне кажется, он к этому не стремится.
Диксон припарковала машину и переключила рычаг на «стоянку».
— Еще как стремится. Но хочет, чтобы признание пришло к нему само. Напрашиваться он не станет. Это просто еще один способ вызвать интерес. Своим поведением, всей этой скрытностью и таинственностью он как раз и привлекает к себе внимание, которое ему якобы не нужно. Люди очень любопытны, и чем недоступнее объект, тем острее любопытство.
Они вышли из машины, подошли к зданию администрации и, представившись, попросили о встрече с Фредериком Монтальво. Пристально изучив «корочки» Вейл, администратор с кислой миной взяла в руки телефонную трубку. Через несколько секунд она сказала, что проводит их в кабинет.
Их повели по освещенному коридору с облицованными «под орех» стенами и высоким потолком. Администратор остановилась у двери в самом его конце, трижды постучала и открыла. Вейл вошла следом за Диксон и оторопела. Стена напротив целиком состояла из гигантского куска стекла футов в двадцать шириной и пятнадцать в высоту. За окном простирались необъятные виноградники, упиравшиеся в крутой холм, поросший опять-таки виноградом. Вейл показалось, что она смотрит на трехмерную картину неописуемой красоты.
Диксон тем временем успела пожать руку худощавому седоволосому мужчине, сидевшему за столом размером в пол-окна. Стол тоже производил неслабое впечатление: ножки его покрывала ручная резьба, а спереди был барельеф, на котором несколько мужчин подвязывали лозу на пологих холмах. Потом она поняла, что краснодеревщик попытался повторить вид, открывающийся из окна кабинета.
На первый взгляд мужчине было около семидесяти, но, понаблюдав за ним, Вейл заподозрила, что он, пожалуй, старше. Или же его мускулатура поражена каким-то недугом. Опершись обеими руками о столешницу, он медленно приподнялся с кожаного кресла.
— Вы что-то узнали о моей дочери?
Диксон сделала шаг вперед. Она была местной. Оповещать близких было ее обязанностью.
Но начать ей не дал телефонный звонок. Смерив аппарат долгим взглядом, Монтальво все же решил ответить.
— Алло.
Он молча держал трубку около уха, и Вейл успела расслышать потрясенный голос его собеседника. И тут же поняла, что происходит. Люго, должно быть, связался с Кевином Камероном, а тот сразу позвонил Фредерику — отцу погибшей и патриарху всего семейства.
С лица Монтальво схлынула краска, левая рука его соскользнула со стола, ноги подкосились. При падении он глухо ударился о ковер. Они бросились к нему.
Отбросив сумочку, Вейл пощупала пульс, а Диксон приподняла ему ноги. Кожа Монтальво покрылась испариной, но, судя по размеренному пульсу, это скорее был обморок, чем сердечный приступ. Открыв глаза, Монтальво беззащитно заморгал и уставился на Вейл, склонившуюся над ним.
— Мистер Монтальво, как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Я… Моя дочь… Она… Она что…
— Да. Нам очень жаль. — Вейл осторожно подложила руку ему под голову. — Давайте попробуем встать. Не спешите.
Она помогла Монтальво приподняться. Он сидел на полу, уронив голову между колен, а она поддерживала его сзади. И тут он заплакал.