Резко дернулся: больше от неожиданности, чем от боли — ощущение на голой левой ягодице было сродни скорей пронзительному холоду… разом перешедшему в горячий поток. Серый что-то вякнул, опустил телкину башку, выдирая накрутившиеся на пальцы волосины, лапнул себя за задницу: мокро, липко!.. И тотчас задохнулся от новой внезапности, бесцеремонной и болезненной, в самой сердцевине мира. Серый вытаращился вниз, в наркозном онемении мгновенной трезвости все понял — но не поверил в видимое: разрумяненный, крепкий, скользкий от густой слюны он в левой руке суки, а в правой — свободной! — засунутое под самый его корень ярко-цветное от крови лезвие здорового монтажного ножа… Ничего такого быть не могло!.. — хотя уже, уже было, уже произошло, оплеснув, окатив, затопив реальность алым кипятком; Серый загреб обеими руками пустоту, качнулся в невесомости, услышал чей-то отдаленный вой…
Лилось, лилось — сквозь пальцы, втиснутые в пах, — лилось неостановимо, струилось по голым ногам; все, все вокруг было в этом ослепительно-красном… Где?!!! — он дико заметался взглядом и секунду спустя сообразил, что она так и рванула с ним в судорожно сжатом кулаке — в открытую дверь, наружу, вон, налетая на косяки, дробно молотя босыми пятками в дощатый пол…
Не отнимая рук от полыхающей промежности, Серый метнулся следом — и грохнулся плашмя, ничком, схваченный за щиколотки съехавшими на них брюками. Гулко саданулся локтем, лбом, засучил спеленутыми ногами, заскользил красящими пальцами по грязным истертым доскам в крошках и пылевых катышках. Над головой мелькнул чумазый кроссовок, второй задел по виску.
Кирилл неловко перешагнул через пытающегося встать голозадого важняка, зацепив его голову, и с силой захлопнул дверь в комнату. Пригляделся к пистолету, сообразил, где предохранитель, поднял флажок и кое-как затолкал ПМ сзади за пояс. Оглядел джинсы — кажется, не измазался…
Шалагин за дверью снова заорал скулящим, захлебывающимся матом, скребанул филенку. Кирилл подковылял к вешалке, содрал с нее прокурорскую куртку, зашарил по карманам. Ключи от «бэхи», отлично. Телефон — тоже пригодится… Еще один…
Дверь распахнулась — следователь стоял на пороге на карачках, держась одной рукой за голый пах.
— Мобила! — перехваченно взвыл он, исподлобья глядя на Кирилла безумными глазами. — Сука, мобила, скорую!!!
Кирилл уронил его куртку, рассовал по карманам ключи и один из телефонов.
— В скорую звони, блядь!!!
Кирилл с размаху шваркнул вторую трубу о пол и торопливо захромал к выходу.
Чувства времени и расстояния он давно потерял, и сколько ему еще предстоит сотрясаться, колыхаться и переваливаться, ежеминутно ощущая потерю сцепления колес с сопливой жижей, — не знал и не думал. Сосредоточиться он был способен лишь на жирно блестящей в свете фар колее, на руле, на рычаге коробки, на скользящем ерзаньи и вилянии тяжкого автомобильного тела. Во рту было сухо, на спине мокро, плечи, шея и затылок окостенели и ныли, голова кружилась.
Он даже почти не думал, туда ли едет — вскоре по выезде из Хретени, где-то поблизости от колхозных развалин ему попалась развилка, но направился Кирилл той дорогой, какой Шалагин привез его сюда; тогда, правда, ехали из Новика, на фиг ему теперь не нужного, — но так он хотя бы представлял, куда попадет… Попадет… Никуда он не попадет — это стало ясно сразу: и в сухом-то состоянии едва проезжая, тыщу лет не ровненная, под ливнем полевка превратилась в реку жидкой грязи; несколько раз Кирилл уже практически влипал и лишь чудом, газанув, умудрялся выдираться из глинистых ям — но не застрять рано или поздно окончательно он при своем водительском мастерстве, пожалуй, не мог. Даже с полным приводом.
Поэтому когда «бэмка», качнувшись, мягко, глубоко просела и замерла, не реагируя на удары по педали — только грязь с плотным глухим звуком лупила в днище, — он, в общем, воспринял это как должное. Несколько раз попытался выпрыгнуть с места назад, вперед — ни на что уже не надеясь…
Он, наконец, откинулся на спинку — впервые за все не замеренное им время. И тут его охватил паралич — Кирилл обнаружил, что не в состоянии ни шевельнуть пальцем, ни повернуть голову. Перед глазами так и возили, поскрипывая и будто бы вздыхая, по сухому стеклу брызговики, которые он забыл выключить, когда вдруг пропала водяная завеса — шипящая и мерцающая перед фарами, как телевизор на пустом канале. Капли густо поблескивали за границами очерчиваемых щетками полукружий. Бормотал вхолостую двигатель. Продолговатое пятно голубоватого света вынимало из глухой сырой темени лоснистый изгиб дороги с лужами, вытянутыми и бликующими, словно рельсы, мешанину стволов и бурелома по ее краям, непроглядные нагромождения черной сейчас зелени.
Куда ты хотел отсюда удрать? Отсюда не удерешь. Из этого болота. Из этих дебрей. Раз попал сюда — все…
Где он находится, Кирилл почти не представлял. Наверное, надо было выбираться в грязь, хромать в сырой бурелом, нагребать хворост, совать под колеса… Наверное.
Неизвестно, сколько он просидел без мыслей и движения, прежде чем увидел впереди свет. Сперва Кирилл не поверил, но скоро стало ясно, что тот действительно приближается — колышащееся пятно, возникшее из-за поворота, росло, распалось надвое, нарастало завывание движка. Кто-то умудрялся ехать навстречу по этой невозможной дороге — впрочем, может, она только лоху-Кириллу казалась такой, может, не было в ней ничего столь уж невозможного… Встречная машина, джип какой-то, была совсем близко, когда Кирилл стряхнул оцепенение, распахнул дверцу и вывалился наружу, по щиколотки уйдя в жирную слякоть. Замахал рукой, закричал — точнее, засипел: «Мужики!..» — закашлялся. «Не остановится», — решил.
Но машина — круглоглазая «Нива» — остановилась: метрах в трех от него. Кирилл, скользя пудовыми кроссовками, устремился к водительскому окну: «Мужики, помогите, засел…» Помедлив, левая дверца открылась, в грязь ступил действительно мужик — здоровый, толстый, в бейсболке с длинным надвинутым козырьком и какой-то железкой в руке. Кирилл зашепелявил про помощь; водитель молча смотрел на него. На правом сиденье маячил еще кто-то — какой-то вроде парень. Лица толстяка Кирилл не видел толком в тени козырька, зато хорошо разглядел стальную монтажку в мосластом кулаке.
Наконец он иссяк. Толстый ни слова не говоря повернул голову к «бэмке», шагнул к ней, чавкнув резиновыми сапогами и принялся тем же безмолвно-задумчивым манером изучать уделанный по стекла «вентилятор». Кирилл встал справа от мужика и вдруг узнал его: конечно, Саныч-«Урво». И «Нива» его… Надо же…
— Засадил? — осведомился, наконец, об очевидном Саныч, словно вспомнив о Кирилловом присутствии, но по-прежнему не поворачивая к нему лица. Кирилл не понял, узнан ли он сам.
Он снова что-то залепетал — и замолк, когда «Урво», все так же не глядя на него, без замаха горизонтально врезал ему монтировкой в живот. Попал по какому-то из прежних синяков — так что Кирилл не просто переломился, а свалился ничком в грязь, боднув лбом откинутую дверцу. Только локти успел выставить. Жижа брызнула в лицо, глина продавилась между пальцами, Кирилл безуспешно попытался вдохнуть — но удар сверху по затылку вышиб из него сознание.