Баша подошел к телу девушки, аккуратно достал из кармана пару резиновых перчаток и натянул их на руки. Потрогал горло женщины, потом поднял и внимательно осмотрел ее левую руку. — Не окоченела, — пробормотал он и задрал на трупе футболку.
Чейз отвел глаза от бледной с зеленоватым оттенком груди.
— Повреждений нет. Помогите мне ее перевернуть. Вот эту ногу — вот сюда, — скомандовал Баша.
Сержант взялся за джинсы Бонни Поттл, стараясь не касаться розовой морской звезды. Ткань была насквозь мокрой и ужасно холодной. Тело перевернули на бок. Баша осмотрел спину девушки.
— И здесь чисто.
— Может, она из лодки нечаянно выпала?
— Возможно. (Так, теперь осторожненько опускаем.) Хотя вряд ли. Вы только поглядите на одежду. — Доктор помахал карандашом над трупом. — Тепло было. Если она и выпала из лодки, ее вполне можно было спасти. Скорее уж, она утопилась. — Баша коснулся левой лодыжки девушки и задрал штанину. — Ага, — пропел он и показал кончиком карандаша на красное кольцо воспаления. — Это след от веревки. К веревке — камень, камень — в воду, вода — в легкие. Вот так вот.
Слева ударил яркий свет. Чейз прищурился и с трудом различил силуэт солдата с видеокамерой, умник светил прямо в глаза. Баша тоже поднял голову и взглянул на прожектор.
Камера подвинулась ближе, доктор и полицейский застыли перед объективом.
— Ведите себя естественно, — велел им бесплотный голос, самого солдата за потоками света было не разглядеть. — Представьте, что меня здесь нет.
Томми задержался у входа в приемное отделение. Люди в холле сидели и лежали, привалившись друг к другу или кое-как примостив голову на спинку переднего кресла. Кто-то застыл у стены. У всех — потерянные лица, каждого оторвали от повседневных забот и заперли в этом помещении, где нельзя ничего, можно только тихонько переговариваться.
Райну увезли на обследование. Больше Томми ничего о ней не знал. Он наблюдал за женщиной, которая искала свою маленькую дочь. Томми надеялся, что с девочкой все будет хорошо. Всякий раз, как Томми думал о больных детях, его начинало страшно клонить в сон, словно все его жизненные силы куда-то утекали. Вот и сейчас Томми чувствовал, как от него уходит счастье. Надо подумать о чем-нибудь хорошем. Вокруг головы женщины сгущались цвета болезни — сиреневый и зеленый. Рядом стоял какой-то человек, Томми решил, что это ее муж. Аура у него была серая, а в центре почти черная: он с головой ушел в свои мысли. Ни у кого в зале не было ярких цветов, не было мира и спокойствия в душе. Когда та женщина и ее муж приближались друг к другу, их цвета — серый, зеленый и сиреневый — смешивались. Получалось облачко, похожее на отвратительный синяк, и обоим от этого становилось только хуже. Рядом стоял старик. Вот у него аура была поярче, хотя он тоже сердился и печалился. Облачко над его головой было желто-оранжевым. Когда его аура смешивалась с аурой женщины, ее облачко светлело, в ней просыпайся дух и засыпало тело. Темные цвета, такие, как серый, черный, коричневый и синий, — это цвета плоти, земли и воды. Желтый, красный, золотой всех оттенков — цвета духа и солнца. Томми все еще ходил в марлевой повязке. Команды снять ее никто не давал. В комнате оказалось полно знакомых. Некоторые махали рукой, он махал им в ответ. Все волновались, в аурах пылали розовые, синие, красные и коричневые цвета. Кто-то смотрел телевизор, что висел под потолком, кто-то мерил комнату быстрыми шагами. Старики спокойно сидели в креслах и мирно беседовали, среди них царило полное согласие. Они занимали себя тем, что разглядывали потертый ковер и соседей. Томми огорчался, когда встречал людей с серыми аурами. Они ведь не знали, что с ними стало, какой бесценный дар не смогли удержать.
Томми повернулся к стене. Белая. Он начал ногтем процарапывать контуры больничных коек. Томми рисовал, пока ноготь сам собой не вывел шестерку. Потом рядом ноль. И еще шестерку: 606.
Томми запомнил это число, повернулся и снова посмотрел на людей в приемном покое. Многие подходили друг к другу, обнимались и разговаривали, делились переживаниями, а цвета их аур от этого менялись в лучшую или худшую сторону. Здесь, в больнице, ауры повреждались или наоборот выправлялись. Почти как в церкви.
Томми долго стоял на месте. Мелькали ауры и лица, мимо проходили люди, и каждый оставлял в его душе едва заметный след.
Томми трудно было оторваться от этого зрелища, от удивительных, нехарактерных для обычной жизни красок. Но все же он заставил себя отвернуться и пошел по коридору. На охранника Томми не обратил никакого внимания, просто прошел мимо — на лице повязка, под мышкой блокнот. Охранник даже придержал дверь, кивнул и пробормотал:
— Проходите, доктор.
Лифт он нашел сразу. За последние годы Томми много раз бывал в этой больнице, навещал друзей и родственников. Иногда просто вызывался посидеть с незнакомцами, помочь им поскорее поправиться, послушать их, дать им возможность поделиться переживаниями.
Кабина взлетела на шестой этаж. Томми вышел. Шестьсот третья, шестьсот четвертая, шестьсот пятая… Вот, наконец, и палата Райны. На двери — табличка, но Томми не стал ее читать. Он оглянулся. Вдалеке прошла по своим делам медсестра и скрылась за углом. Томми толкнул тяжелую дверь и вошел. Шесть коек. Шесть аппаратов искусственного дыхания, белые пластмассовые трубки, зеленые гармошки мехов. Приборы шипели и плевались. Все, как Томми себе представлял. Он сразу нашел Райну и сел рядом на оранжевый пластмассовый стул. Райна медленно повернула голову.
— Здрасте, — с трудом проговорила она.
Неужели не узнаёт? Может, дело в маске? Томми развязал тесемки, улыбнулся и кивнул, потом наклонил голову, подумал и еще несколько раз кивнул, застенчиво и почтительно. Положил блокнот на койку, сунул руку в карман и достал маленький, сточившийся от времени камешек, черный с белыми прожилками.
— Он желания исполняет, — сказал Томми и вложил камешек в забинтованную Райнину ладонь, как в церкви кладут облатку.
— Спасибо. — Райна поднесла подарок к глазам.
— Это мне феи дали. Вшестером притащили. Вот уж потеха была, я тебе скажу. — Томми рассмеялся. — Он для них, как мешок с гвоздями.
Райна не ответила, только крепче сжала камешек.
— Я когда рыбачил, — сказал Томми, — и не такое видал. — Он взволнованно облизал губы и нервно ухмыльнулся. — Ты ж помнишь, у меня много чего на картинках осталось. Другие тоже видали, только молчат. Боятся.
— Боятся?
— Ну да. — Он посмотрел на белые простыни, под ними угадывались очертания тела Райны. Томми вспомнил свой рисунок с черным силуэтом и отвернулся. Палату разгородили ширмами, но по теням на ткани Томми без труда узнал людей на соседних койках. Вот Джейкоб Батлер, вот Питер Ньюэлл, вот Бонни Тернбулл. Томми сотни раз встречал их в море. Все из Уимерли, все рыбаки, и все как один разучились дышать.
— Чего боятся?
Томми нежно сжал ладонь Райны и опустил глаза. Ему вдруг показалось, что Райна уже не совсем Райна. От этой мысли Томми похолодел. Хотя может быть, все дело в лекарствах, которыми ее напичкали… Ее ладошка покорно лежала в его руке, пальцы переплелись, и у Томми перехватило дыхание. Не потому, что он тоже заболел, а от восторга.