Хартман считал его величайшим агентом в истории человечества и мечтал его переплюнуть.
Как и все преуспевающие бизнесмены в Америке, Вассерман был одним из крупных игроков на политическом поле. Он завязывал полезные знакомства и был щедр по отношению к обеим партиям. Он был чрезвычайно скрытен и осторожен, и потому степень его влияния оценить было невозможно. Но порой оно достигало поистине сказочных размеров и приносило свои плоды. И хотя «Эм-си-эй» выигрывала не все сражения, в которые ее бросало правительство, она одерживала победы в решающих из них. Все, что она делала, было нарушением антимонопольного законодательства. Компания заключала договоры с союзами, пользовавшимися такими преимуществами, которые невозможно было получить, не вступая в противозаконный сговор. Деятельность компании неоднократно подвергалась расследованиям, однако в конечном счете признавалась абсолютно законной — или на компанию, учитывая ее влияние, накладывался незначительный штраф.
Хартман старался держаться в стороне от политики. Он еще не приобрел удара настоящего политического тяжеловеса. Однако наступала пора сделать этот шаг и перейти от статуса обычного агента к положению владельца крупными и вполне ощутимыми источниками дохода. И он уже начинал подыскивать такие возможности. Некоторые из них предполагали крупные вложения со стороны японцев, другие — нарушения антимонопольных законов. Он хотел быть уверенным в том, что ему ответят, если наберет номер в Вашингтоне. Не то чтобы он мечтал о панибратских отношениях с президентом — это было бы уже слишком. Все мечтали лишь о том чтобы быть допущенными к престолу.
И вот в 1988 году, после ухода Рейгана, когда Вассерман занялся сбором средств для Дукакиса, который был обречен на неудачу, Хартман почувствовал, что образовался некий вакуум. И хотя в кампании уже участвовало несколько заметных деятелей консервативной партии, к ней еще не был подключен ни один крупный брокер из широкомасштабной индустрии развлечений. Но Хартман не собирался просто так вкладывать деньги в Буша или его партию. Если бы он это сделал, тот стал бы к нему относиться так, как проститутка относится к своему клиенту. А Хартман стремился к установлению равноправных отношений. Он хотел войти в узкий круг, в котором будет известно его имя. Он хотел стать тем самым человеком, к которому Вашингтон будет обращаться тогда, когда ему что-нибудь потребуется от Голливуда.
Хартман был свидетелем того, как Ли Этуотер связал воедино два мира, и в 1988 году занимался организацией встречи с этим политическим консультантом. А когда на Ли обрушилась ожесточенная критика, Дэвид пригласил его на ланч и всю дорогу рассыпался в комплиментах его творческим способностям. Он внимательно выслушал все, что говорил Ли, а потом заявил, что тот так же гениален в политике, как Хичкок в кинематографии, а Элвис в музыке, что все они пользуются формами, которые до них не считались искусством, и придают им такую культурную значимость, что игнорировать их становится невозможно. Он знал, что любимыми книгами Этуотера являются «Искусство войны», «О войне» и «Принц», поэтому заявил, что тактика Ли напоминает ему Сунь-Цзы и что со времен Макиавелли не было ни одного столь чистосердечного политика. После выборов Хартман организовал для Ли несколько выступлений, которые принесли тому огромное личное удовлетворение плюс десять тысяч долларов за каждое. Не так уж плохо за пару часов трепотни. Между ними установились тесные взаимоотношения. И Хартман обрел свою лазейку в Белый дом. Но тут у его приятеля была обнаружена опухоль мозга.
С потерей Ли добраться из Лос-Анджелеса до Буша можно было только с помощью Рональда Рейгана. Но даже будь у Хартмана надежные связи с людьми Рейгана, он совершенно не был уверен в том, что это наилучший способ знакомства с новым президентом. В конце концов Рейган значительно обошел Буша в 1980 году на предварительных выборах у республиканцев. После чего Буш в течение восьми лет подбирал за ним дерьмо, занимая должность вице-президента. Сам Хартман когда-то был вице-президентом в «Росс-Моголе» — одном из крупнейших актерских агентств. Глава агентства Аллен Росс сумел разглядеть в Хартмане одаренного человека Он помог ему быстро подняться по служебной лестнице и заработать много денег. Однако Дэвид все равно помнил, что Аллен когда-то был его начальником. Всякий раз, когда «Репризентейшн компани» удавалось похитить у Росса очередную звезду, Дэвид получал огромное личное удовольствие, а тот день, когда доход его фирмы превысил доход Росса, стал самым счастливым в его жизни.
Хартман решил пробираться к Бушу через Арнольда Шварценеггера. Умный и честолюбивый Шварценеггер, добившийся с помощью железной воли, виски и стероидов [27] больше многих и многих, обладал собственными политическими амбициями и прекрасно понимал, что такое личные связи.
Именно Арнольд несколько раз упомянул имя Дэвида в Белом доме. Он предложил Бушу встретиться с ним, объяснив, что тот может стать тем самым денежным мешком, которым когда-то был Вассерман, И вот тут-то президент знакомится с планом Ли Этуотера. Он решает, что, если Хартман, которому предназначается главная роль, окажется навязчивым, болтливым и неприятным типом, он с легкостью сможет отречься от всей этой истории. Ибо в глубине души он мечтал о том, чтобы выбросить из головы это странное и в то же время притягательное предложение. Поэтому он сам выбрал место встречи, надеясь на то, что ему не понравится этот, агент, слишком непохожий на аудиторию Орандж-каунти.
Однако Хартман всегда наводил справки о тех, с кем намеревался иметь дело. И он не был склонен недооценивать президента. Поэтому он догадывался, что тот обладает не меньшей проницательностью, мстительностью и способностью к манипулированию, чем он сам. Он обратился к своему лучшему рецензенту [28] с просьбой составить свод всех биографий Буша. Он прекрасно понимал, что должен выбрать костюм восточного банкира и сделать вид человека, ограничившего себя во всем ради службы государству. А главное — он должен именно так говорить. Поэтому Хартман составляет себе список того, о чем. можно говорить и о чем нельзя. Например, не стоит упоминать о бармицве, которую намеревается пройти его сын и на которую возлагаются особые надежды. И, напротив, несмотря на собственную ненависть к гольфу, он должен будет обсуждать площадки, лунки и мячи. Ему придется забыть о своем кендо и начать разбираться в спортивном беге.