— Мел, это очень грубо. — Я по-прежнему сохраняю полное спокойствие. Это ведь игра, а не уличная перебранка. — Ты оскорбил женщину, которую я люблю. Ты оскорбил клиента компании. И мне это не нравится. Я не хочу превращать этот разговор в обмен оскорблениями и грязными выпадами. Я не хочу, чтобы дело дошло до драки. — Откровенное вранье: я бы с удовольствием вмазал ему. Но вполне возможно, что у него включен магнитофон, мой-то точно включен. — Поэтому я предлагаю тебе поддержать мою просьбу об отпуске. А я тем временем напишу заявление, как ты просил.
— А что у тебя за проблемы, любовничек? — говорит он. — Боишься, что через пару недель она тебя бросит и найдет себе трахальщика получше?
— Прощу прощения, Мел. Ты пытаешься меня спровоцировать? Разговор в таком тоне неприемлем. Если бы я это записал на пленку, боюсь, кресло под тобой начало бы качаться. — Несомненно, он понимает, что я все записываю.
— С тобой всегда были проблемы во Вьетнаме, и то же самое происходит здесь. Ты считаешь, что можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но со мной этот номер не пройдет.
— Мел, я предлагаю тебе решить все разумно.
— Убирайся вон, — отвечает он.
Я встаю и наклоняюсь к нему, уперевшись руками в стол.
— Мел, ты не в себе.
— Обделался, а теперь приходишь с розами! Я тебя раскусил, Броз.
— Это твое личное мнение. — Давай, Мел, записывай.
— Я могу быть таким же спокойным, как и ты.
— Вот и хорошо.
— А теперь убирайся. Мне надо работать.
— Передай мое заявление, Мел.
Когда я выхожу из кабинета, Бемби, которая до этого двух слов со мной не сказала, если не считать «Доброе утро, какой сегодня смог», произносит:
— Как это неприятно. Он не должен был так себя вести.
Я спускаюсь вниз по лестнице, делая вид, что уже в отпуске. Еду по бульвару Сансет. Именно здесь теперь находится мой новый офис. Я перехватил аренду у продюсера, переставшего получать заказы и просрочившего плату за три месяца. Для индейцев наступили не самые лучшие времена. С первого взгляда это место очень не понравилось Мэгги, но когда я пообещал ей, что она сможет переделать весь интерьер, она смирилась. Мне этот дом нравится хотя бы потому, что, несмотря на его небольшие размеры, в нем есть четыре выхода, то есть организовать за ним слежку будет довольно сложно. Мне нужно место подальше от дома Мэгги. Мы по-прежнему должны делать вид, что не подозреваем о присутствии прослушивающей аппаратуры в ее доме. Но в этот дом мне уже не придется приглашать Матусова, я и сам смогу проверить все необходимое. Я никому не сообщаю о том, что занимаюсь следствием. Делаю вид, что я… как бы это сказать поточнее? Советник? Любовник? Продюсер Мэгги? Мы собираемся организовать ей собственную студию: найти необходимое оборудование, хорошего режиссера, сценариста и партнеров. Именно для этого все и делается. Мы устраиваем ланч с Хартманом, чтобы он довел это до сведения студии, и объясняем ему, что спонсоры получат право первого просмотра. Если предложений не поступит, мы займемся этим самостоятельно. Именно так я посоветовал поступить Мэгги. Нельзя сидеть и ждать, когда они придут. Потому что они придут только тогда, когда им будет выгодно, — это ясно как божий день. Всем на нее наплевать, кроме ее самой и меня. Вот так я ей сказал, и это совпадало с ее мыслями.
Теперь я знаю, как быстро распространяются слухи в этом городе и как все пытаются оттеснить друг друга. Поэтому меня нисколько не удивляет, когда вдруг раздается телефонный звонок, — хотя мы не давали никаких официальных объявлений и дело даже не начато: у нас еще нет мебели, и телефон просто стоит на полу. Может быть, кто-то пытается протолкнуть свой сценарий или устроиться на работу в качестве рецензента.
Каково же мое удивление, когда этот первый звонок, раздающийся в моем новом офисе, оказывается в каком-то смысле из Вьетнама.
Бигл сидит в темноте.
Перед ним сенсорный дисплей, с помощью которого он может проигрывать отдельные сцены или целые фильмы на одном или на всех десяти экранах, встроенных в полукруглую стену его просмотрового зала.
Экраны расположены в два ряда по пять в каждом и утоплены в стене. Они достаточно велики, для того чтобы без ущерба воспроизводить фильмы, снятые в славную эпоху широких форматов «Тодд-АО», «Ультра-Панавижн 70» и «Синемаскоп». При воспроизведении менее широкоэкранных фильмов справа и слева автоматически выдвигаются черные шторки, закрывающие неиспользуемые части экрана. Стены выкрашены в такой же черный цвет. Центральный экран в верхнем ряду — большее других по размеру.
Отсмотрев тысячи часов фильмов и видиозаписей, Бигл наконец отбирает то, что ему представляется сутью американского восприятия войны, и из отобранного материала компонует нечто среднее между историей и мифологией — высокотехнологичную версию американской «Илиады». И теперь он собирается в одиночестве просмотреть эту историю, чтобы понять, что он должен поставить, чтобы осчастливить свою страну.
Центральный экран. Спуск испанского флага. Образ. Лейтмотив. В полной тишине издали доносится звук трубы, знаменующий начало новой эпохи.
Флагшток на фоне неба. В кадре появляются две руки. Они снимают испанский флаг и поднимают государственный флаг США.
Это было снято в 1898 году, когда Америка объявила войну Испании. [49] Первый коммерческий военный фильм.
Затем на левом крайнем экране появляются кадры из знаменитого документального фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли» (1934). Сотня тысяч представителей высшей расы маршируют, разворачиваются, салютуют, поют и кричат «Хайль Гитлер!». Это декларация немецкого народа о том, что он превратил себя в машину, которая будет править миром. Он будет захватывать земли, терроризировать население, побеждать, жечь и уничтожать — так он представляет себя в этой роли. Единый народ — единая воля. Это образ, который они продают всему миру, и мир будет еще долго в него верить, даже после того как Гитлер будет мертв, а война проиграна. [50]