Неужто все было настолько плохо? Неужели все идеалы обернулись горем и безумием? Получается, американцы превратились в нацистов, вторгшись в чужую страну и проводя репрессии против гражданского населения? Лидице [61] превратилась в Май Лай. Вероятно, Ханой бомбили те самолеты «Люфтваффе», которые наносили удары по Роттердаму и Лондону.

Никакого прогресса, все та же трясина. Никаких завоеваний, одно отчаяние. Солдаты, не желающие повиноваться своим офицерам и грозящие им расправой. И офицеры — механические чудища, не имеющие ни малейшего представления о том, как можно выиграть войну. Бомбы больше, а результатов никаких.

Бигл резко отключает все экраны.

Он отсмотрел еще не все, но сейчас он не готов к тому, чтобы продолжать. Почему? Потому что это неизбежно заставляет прийти к каким-то выводам? Или перейти, к действиям? Потому что это решение, после которого надо выйти на свет Божий и снова рисковать.

За стеной сидит опустошенный Тедди Броуди. Он смотрит это военное дерьмо в течение нескольких месяцев и уже должен был бы к нему привыкнуть. И уж конечно, вьетнамские кадры не должны были бы повергать его в шок. Он вырос в поствьетнамскую эпоху и начал понимать что-то как раз тогда, когда война была подвергнута пересмотру. К тому времени, когда он достиг двадцати, казалось, что лишь извращенцы, сумасшедшие, наркоманы и длинноволосые рокеры могут ее порицать. Они вступают в заговоры с телевизионщиками, чтобы опорочить благородных воинов. И этот скачок в прошлое оказался для него слишком большим испытанием. Как американцы могли докатиться до этого?!

Глава 24

Я снимаю трубку и слышу голос Стива Уэстона. Он говорит, что читал обо мне в газете. Я и не знал, что Шери читает так много народа. Но, наверное, это что-то вроде ковыряния собственного носа. Заниматься этим в присутствии других можно только в том случае, если они уже знают, что вы этим занимаетесь. До меня доносятся звуки музыкального автомата и гомон голосов. День будний, и я слегка удивляюсь.

Первое, что замечаешь, увидев Стива, — что он черный. Хотя это можно определить и по его голосу. Но это еще не значит, что он должен звонить из бара в разгар рабочего дня. Стив вернулся из Вьетнама с очень внятной жизненной позицией: «Я рад, что все это закончилось, что я живой и невредимый, и остаток жизни я проживу честно и мирно». Многие вернулись назад с совсем другими намерениями. Многие пришли к убеждению, что мир — это отстойник, в который можно гадить. Или хватать все, что попадется под руку. Или: «Я за вас сражался, а теперь вы должны мне обеспечить достойную жизнь».

Мне-то повезло. Я всегда знал, что мир — это грязное место, в котором тяжело выжить. Что здесь никому нет дела до героев. Что всех интересует только одно: «А что ты сделал для меня лично?» Именно этот взгляд на жизнь передал мне отец. Он лишил меня всяких иллюзий.

Вернувшись, Стив нашел себе хорошую, верующую женщину, которая хотела рожать детей, убирать дом и накрывать на стол. Он нашел себе работу. Сначала мыл машины, не считая, как многие, что он выше этого, потом занимался другим — но всегда хотел попасть на «Дженерал моторс». Это потребовало у него нескольких лет, но в конце концов он попал туда. Там действует Единый профсоюз рабочих автомобильной и авиастроительной промышленности, и поэтому там самые высокие зарплаты: семнадцать долларов в час за неквалифицированный труд, а сейчас, возможно, и еще больше. Это составляет тридцать пять тысяч в год плюс выходные, отпуск, отпуск по болезни, медицинская страховка и пенсия. При сверхурочных этот доход можно довести до сорока пяти, а то и до семидесяти пяти тысяч в год.

— Я увидел это и спросил себя: неужто есть еще какой-нибудь Джо Броз? И тут же ответил: наверняка это тот самый, потому что мозгов у него меньше, чем яиц, за это-то она его и полюбила. Так, Джо?

Четверо детей, толстуха-жена, четыре машины, все шевроле, — что он может делать в среду в баре да еще и говорить таким веселым и в то же время скорбным голосом?

— Стив, что происходит?

— Все в порядке. Просто я увидел это и решил позвонить. Я позвонил тебе на работу, но мне сказали, что тебя нет. И больше не будет Они мне дали номер телефона, и там оказалась какая-то очень милая дама. Я подумал, а не с Магдалиной ли Лазло я разговариваю? И говорю: вы — это она? И она говорит: да. Я сказал ей, что я твой старый друг из Вьетнама. И она ответила, что наверняка ты будешь рад меня услышать, так как Вьетнам — это главное событие в твоей жизни, и дала мне этот телефон. Ты где?

— В своем новом офисе. Что с тобой, Стив?

— Я же говорю — все в порядке. Со мной все в порядке и с тобой все в порядке. Десантники навсегда! Просто я увидел, что с тобой произошли такие чудесные перемены, и решил тебе позвонить.

— А как жена?

— С ней тоже все в порядке. Она, конечно, не настолько хороша, как твоя, но все нормально.

— А дети? Как дети?

— Отлично. Иногда, конечно, доставляют кое-какие беспокойства, но на то они и дети. Думай о детях, но держись подальше от их неприятностей.