Подоспевший ей на помощь Клинт Иствуд уводит мальца.
— Пошли, сынок, — говорит он. — Мальчики в твоем возрасте еще играют в игрушки.
— Ненавижу его, — замечает Мэгги, глядя на Клинта.
— Почему?
— Неужели ты думаешь, кто-нибудь захочет меня снимать, когда я доживу до его возраста?
После приема Хартман возвращается в свой офис. Сакуро Дзюдзо и два японца занимают свои места у двери его кабинета. На часах три ночи. И тем не менее Хартман берет трубку и звонит Мелу Тейлору домой. Тейлор спит.
— Это настолько срочно? — спрашивает он.
— Я хочу знать всю правду об этом Джо Брозе.
— У вас ведь есть его личное дело.
— Вы что, действительно принимаете меня за дурака? Эти пропущенные годы и его гражданская деятельность во Вьетнаме — что там было на самом деле?
— Я разузнаю это для вас, — отвечает Тейлор. — Первым же делом займусь этим с утра. Вас это устраивает?
— Да, — отвечает Хартман и вешает трубку Ему нравится Джо. Ему нравится смотреть на них с Мэгги. С другой стороны, он любит шелковые галстуки, немецкую кухню, тихоокеанское побережье Коста-Рики и лондонских портных. Ему нравится, когда его сотрудники носят черные носки, но он не готов уволить любого, кто позволит себе прийти в голубых. Пока что симпатии не имеют права голоса.
— Я не хочу домой, — говорит Мэгги, когда вечеринка начинает клониться к своему завершению.
— Тогда возьми машину, а я вызову такси, — отвечаю я.
— А у тебя есть пара долларов, Джо?
— Мэгги, пожалуйста, не начинай…
— Купи мне чашечку кофе. Ну пожалуйста.
По лос-анджелесским меркам, на улице довольно прохладно. Платье у Мэгги слишком легкое, и я отдаю ей свой пиджак. Я сажусь за руль, Мэгги включает радио. Пираты Миссисипи и Пэтси Клайн.
— Кто такая Бемби Энн Слайго? — спрашивает она, и я ей объясняю. Мэгги придвигается ближе и кладет голову мне на плечо. — Может быть, ты что-нибудь расскажешь мне о себе? — говорит она. Верх у машины опущен. Как тогда, когда я ехал домой в отпуск после окончания контракта. Отец Джои тогда сказал, что он уже выполнил свой долг и пора возвращаться домой. Но Джои заявил, что он намеревается продлить контракт. Как и я. Вместе со мной. У его отца Паскуале были бакалейная лавка и четверо детей — три дочки и Джои, поэтому нетрудно догадаться, что означал для него сын. Однако у него были деньги, и он пообещал Джои, что, если тот вернется домой, он ему купит машину с опускающимся верхом. И вот мы отправляемся к торговцу шевроле и берем на пробу машину — я, Джои и его сестра Аннетт. И Паскуале мне говорит; «Скажи Джои, чтобы он остался дома. Он тебя послушается, Джо». Я был многим ему обязан и должен был бы сделать это. Однако не сделал.
— Что видишь, то и получаешь, — говорю я. — Куда мы едем?
— В Венецию, — отвечает она. — На Пико есть одно местечко, которое работает всю ночь. Я проголодалась.
— Проголодалась? — переспрашиваю я, так как на вечеринке была масса еды — новая кухня юго-запада: голливудская версия мексиканской кухни с меньшим количеством жира и газообразуюших бобов (потому что трудно представить себе что-нибудь более отвратительное, чем толпа скрюченных кинозвезд, пытающихся удержать газы).
— Яне могла там есть. Я боялась, что кто-нибудь увидит, как я ем. Стоит им увидеть, как ты ешь, и все тут же начинают разглядывать тебя в надежде отыскать намеки на жир. А потом тебе не звонят и не приглашают, потому что никому не хочется говорить в лицо человеку, что до начала съемок ему предстоит сбросить четыре фунта.
— Какая глупость.
— Конечно. И тем не менее именно так и бывает. Поэтому я стараюсь не есть на таких мероприятиях. Пусть все считают, что я питаюсь воздухом.
Как только мы заходим в ресторан, Мэгги тут же отправляется в дамскую комнату, а я нахожу нам кабинет. Такие места, имитирующие представления об Америке в эпоху между Бадди Холли и Вьетнамом, бывают только в Лос-Анджелесе. Мэгги умывается, снимает всю косметику и завязывает волосы в хвостик. И тем не менее официантка ее узнает, хотя и не поднимает из-за этого шум. То ли ей хватает такта на это, то ли она просто устала.
Мэгги заказывает блины, сосиски, которые обычно не ест, и кофе. Я прошу принести мне пару яиц и тосты. В глубине стоит группа черных музыкантов, облаченных в кожу.
— Он был алкоголиком, — говорю я. Почему, собственно, я не могу рассказать ей об отце? — А когда он напивался, то принимался меня колотить. Не так, как в кино, где героям ломают ребра, а потом их госпитализируют. Он просто меня бил.
— Прости меня, Джо, — с сочувствием в голосе говорит она.
— Не за что. Еще ляпнешь такую глупость, и я вообще не стану тебе ничего рассказывать.
— Прости. Я виновата.
— Я тебе расскажу, как мне удалось добраться до вершины. Но прежде всего ты должна понять, что с таким отцом приходится стать крутым парнем. — Она продолжает смотреть на меня с сочувствием, и это выводит меня из себя. — Ты не понимаешь. — И она действительно не понимает.
— Хорошо, объясни мне.
— Дети любят хвастаться тем, кого сильнее отколотил отец.
— Мужчины такие идиоты, — говорит Мэгги.
— Несомненно, они идиоты. Так общайся с женщинами. Может, именно этого ты и хочешь на самом деле.
— А твой отец был сильным?
— Большую часть жизни он проработал литейщиком. Ты когда-нибудь была в литейном цехе?
— Нет.
— Там разливают расплавленный металл по формам. В основном они изготавливаются из песка. Обычного мокрого песка, такого же, как на пляже. И люди проводят всю свою жизнь, таская ящики с мокрым песком и ведра с расплавленным металлом. По сто, двести, пятьсот фунтов. День за днем. Там стоит немыслимая жара. Металл расплескивается. Попадает на обнаженные участки кожи. Но остановиться нельзя, потому что ты вместе с другим человеком несешь стофунтовое ведро с расплавленным алюминием. Вот именно этим и занимался мой отец.
— Это круто.
— Да, круто. Это настоящая мужская работа. Это работа, достойная мужчины. Проблема была только в том, что он пил. Поэтому мы жили не очень-то хорошо — он пропускал работу и спускал все свои деньги в баре. А когда напивался, тут-то и начинал избивать меня до полусмерти. И оставалось только держаться, пока он не удовлетворится и не отправится спать. Так происходит до тех самых пор, пока мальчик не подрастает и в один прекрасный день не скажет: «Довольно». Все это вполне естественно.
— И своего сына ты будешь воспитывать точно так же?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты тоже будешь его бить, пока он не вырастет и не сможет дать тебе сдачи?