Четыре часа. Эд Хоаглэнд смотрел телевизор. Где же объявление? Где, чёрт подери, объявление? Всё готово, у них есть вся информация, всё уже запущено в новости на телевидение, радио и Интернете, их эксперты и комментаторы уже всё сказали. Весь мир знает, что у нас чрезвычайная ситуация, и что разрешить эту чрезвычайную ситуацию может только Верховный суд. И Верховному суду самое время сделать это именно сейчас, он должен покончить с неясностью как можно быстрее.
Вся грязная работа была сделана и сделана очень чисто. Даже занятно, как быстро можно запорошить пылью глаза всем этим журналистам, вон они — сбились в стаю и воют, что надо покончить с делом как можно быстрее, что судьи должны появиться перед публикой и сыграть свою роль — вынести резолюцию или постановление, дать разъяснение, или выступить с заявлением.
Но сначала, кончено же, их люди скажут, что мы все верим в справедливость Верховного суда и в то, что он будет действовать в интересах всего государства. Конечно же, их команда была готова к такому повороту событий, и это не стало для неё ударом, в отличие от их противников, которые были захвачены врасплох. Мёрфи поднимет вой, её адвокаты подадут жалобу, и Суд даже даст им день-другой, может быть, даже целую неделю. Они всё равно ничего не смогут сделать, им не победить. Кесарю кесарево. Превосходный план.
И знали о нём всего четверо. Он сам управляет всем, Стоуи отвечает за деньги и за подкуп и шантаж выборщиков, Морган — чтобы обеспечить безопасность и собственно и создать всю эту чрезвычайную ситуацию.
И МакКлинан — чтобы вынести правильное решение.
Максимальное количество людей, достаточное для его исполнения.
Опасно давать событиям развиваться, опасно, ведь они могут зайти так далеко, что им уже и не сладить, надо как можно быстрее со всем покончить, закрыть дело и объявить, что всё кончено. Если сделать это вовремя, преподнести с большой помпой и грамотно с общественной точки зрения, то шуметь все будут только о том, что необходимо поддерживать стабильность и спокойствие в обществе, будут снова говорить о том, что кто-то просто на этом хорошо заработал, словом, начнётся всё то, что началось после убийства Кеннеди ну или после последних выборов, к примеру.
Конечно же, людям будет по-прежнему интересно, и они будут спрашивать о по-настоящему серьёзных вещах, но все сочтут это просто ерундой. И не потому, что они будут не правы, а потому, что даже если правы, ничего всё равно уже не изменится, так что они просто зароются в свою обыденность, а ведь обыденность — это и есть вечная истина, которую, как ни крути, тебе не изменить.
Он недвусмысленно дал МакКлинану понять, что Верховный суд должен сделать заявление сегодня. Суд закрывается в четыре, на часах уже почти четыре и всё равно судьи ещё могли успеть выйти на мраморные ступени в своих длинных одеяниях и исполнить свою роль, сплясать, что им было велено.
Часовая стрелка указала ровно на цифру 4 и медленно поползла дальше. Хоаглэнд начал потихоньку закипать и даже принял лекарство от давления. Он гипнотизировал телефонную трубку, но звонка не было, наконец в 4:40 он понял, что звонить надо сию же секунду, разобраться, какие именно трудности возникли, и устранить их как можно быстрее. Промедление было смерти подобно.
Звонить ему очень не хотелось — это было бы свидетельством того, что госсекретарь звонил судье Верховного суда, а за это всенепременно зацепятся прокуроры, ухватятся за звонок, как за волосы, швырнут на землю и поволокут прямо по глине и грязи, и всё же он набрал номер МакКлинана.
— В чём дело?
— У нас не хватает голосов. Мне нужна пара дней.
— Их нет.
— Выбора нет, здесь дело считают очень серьезным и не хотят торопиться.
Хоаглэнд прервал МакКлинана, он хотел, чтобы разговор был как можно короче, вдруг когда-нибудь потом его попросят рассказать про этот звонок. Он скажет, что просто звонил пригласить судью на чей-нибудь день рождения, к тому же: «Ну что мы могли успеть обсудить за 15 секунд?»
— Давай увидимся у…
— Я…
— Например, поужинаем вместе.
— Ну, я не уверен, могу ли я показываться на…
Нельзя встретиться у него или у самого МакКлинана, нельзя показаться где-нибудь в публичном месте… во всяком случае, не сейчас, лучше всего у кого-нибудь…
— Давай у Стоуи.
Ведь, кроме всего прочего, если выяснить, что надо надавить или поприжать парочку судей, то именно Стоуи поможет, он же знаком со всеми юристами, и он собрал полное досье обо всех скелетах, которые они хранят в своих шкафах. Хоаглэнд догадывался, что именно есть у Стоуи на МакКлинана, но он только «догадывался», а Стоуи знал. Да, лучше места и не придумать.
— Я смогу подъехать только к 9:30.
— Прекрасно.
— Даже, наверное, только к 10.
— Хорошо, в десять. — И Хоаглэнд повесил трубку, нельзя дать ему возможность отвертеться. Надо решить проблему и забыть о ней.
Рядом с домом Инги стояла незнакомая машина. Это была «Корона Виктория» последней модели, с правительственными номерами. Она просто тихо стояла, но само её присутствие очень громко кричало: «Аккуратно, полиция! Полиция, полиция!»
Да, на этот раз Джек нас опередил. Нам надо было этого ожидать. Он наверняка узнал Ингу, и, даже если тогда он не знал, как её зовут, он очень быстро мог это узнать, а, зная имя, узнать номер телефона и адрес проще простого, особенно, если ты работаешь в Министерстве внутренней безопасности. Потом Морган сам или попросив кого-то, нашёл в Интернете карту проезда и доехал по кратчайшей дороге прямо до входной двери.
Приехав на место, с ордером или без него, он обыскал дом и нашёл мой компьютер, который я так непредусмотрительно оставил прямо в гостиной.
А заполучив компьютер, Джек получил и все наши доказательства.
Кроме этого, он очень быстро найдёт, куда я лазил в Интернете, в том числе и все документы, которые я, поступив вопреки подписанному соглашению, перекачал в университетскую базу. Теперь они знали, что документы там и могли очень быстро сделать так, чтобы все документы были стёрты и раз и навсегда исчезли с лица земли.
Обыск и конфискация имущества — самая обычная практика полицейских. Закончив обыск, они непременно оставят в доме засаду на случай моего возвращения. Моего, не Инги. Джек думает, что она… что её больше нет.
Вот их машина и стоит рядом с домом.
Если Джек был в доме, он понял, что там была и Ниоб. Правда, он думает, что и она больше никогда не вернётся. Интересно, он уже думает, что же с ней сталось? Уже сожалеет об участи, на которую её обрёк? Может быть, он даже хочет вернуть её? Пусть всего на несколько минут, только чтобы успеть задать те вопросы, которые он не задал? Или он понимает, что лучше всего ему никогда и не слышать этих ответов?