— Но это же бред, — Знарок продолжал глядеть на нее исподлобья.
— Да кто тебе сказал, что они там здоровые? — Ксения развернулась; вынужденно прижавшись животом к твердому ментовскому плечу, потянулась к мышке. Вернулась на главную страницу, наугад кликнула «Вернисаж». — О, полюбуйся, — клюнула курсором первый попавшийся квадратик, торопливо раздвинувшийся во весь экран. То ли вгрызаясь друг в друга, то ли выламываясь друг из друга, то ли друг с другом остервенело совокупляясь, на нем корячились сочащиеся не то гноем, не то машинным маслом полуорга-, полумеханизмы, франкенштейновы композиции из млекопитающей требухи, насекомых метамеров и проржавленных кривошипов. «H. R. Giger» — значилось подо всем этим.
Майорская широкая ладонь, плотно прижимаясь к внутренней стороне ее левого бедра, двинулась вверх, сильные пальцы втиснулись в промежность, почти больно ковырнули сквозь брюки.
Питер
«Алистер Кроули, Зверь 666». Так она и называлась — картина, на сетевую репродукцию которой я сейчас смотрел. Набитая деформированными уродами, написанная швейцарским художником Хансом Руди Гигером. Картинку с пространной сопроводительной телегой и многочисленными линками прислал некий POLTERGEIST-2. Телега утверждала, что Гигер — мистик, мизантроп, видный любитель оккультных символов, член — якобы — тайных обществ, в автобиографии признававшийся в коллекционировании предметов вроде «головы дьявола» (обтянутой человеческой кожей).
(Стоп-кадр: Эйч Ар Гигер. Однажды датская таможня пресекла ввоз в страну его макабрических полотен. Изобилующие изображениями половых органов и изувеченной плоти, картины были исполнены столь реалистично, что простодушные таможенники приняли их за крамольные фотографии, «Где, они думают, я все это снимал? — возмутился Гигер. — В аду?»)
Но более всего он известен, как человек, который придумал и нарисовал Чужого (Alien), инопланетного монстра с кислотной секрецией и двумя парами зубастых челюстей. Монстр впервые появился на киноэкране в одноименном этапном фантастическом хорроре Ридли Скотта 1979 года и породил одну из самых стойких и востребованных жанровых мифологий кино последних десятилетий. Инопланетная сексуально озабоченная людовредительная Особь, Species (одноименный ужастик 1995 года и два его сиквела) — тоже порождение гигеровской кисти.
А еще раньше он нарисовал выдержанные в традиционном для него хоррорном духе эскизы к экранизации космической оперы Фрэнка Херберта «Дюна», которую некогда собирался снимать тот же Ридли Скотт. Тогда проект не выгорел, команду сменили, работа Гигepa оказалась не востребована. Режиссером «Дюны» («Dune», 1984) в итоге стал Дэвид Линч, будущий классик и каннский лауреат, прославившийся (фильмы «Голова-ластик», «Голубой бархат», «Дикие сердцем», «Шоссе в никуда», культовый телесериал «Твин Пикс» и пр.) как создатель одного из самых болезненных, фрейдистских экранных миров, населенного сумасшедшими медиумами, зловещими лилипутами и кровосмесителями-убийцами, где младенцев-мутантов приканчивают ножницами, эмбрионы давят каблуками, на провинциальных лужайках находят отрезанные уши, а «совы — не то, чем они кажутся».
(Стоп-кадр: Дэвид Линч. Многолетняя подруга и постоянная его актриса Изабелла Росселлини ушла от режиссера после того, как, заглянув в холодильник, нашла там… много-много-много отрезанных голов ма-аленьких крокодильчиков.)
…А продюсировал «Дюну» легендарный Дино Де Лаурентис, что позже будет заниматься киносериалом о Ганнибале Лектере. Причем вторую (по времени создания и третью — по сюжетной хронологии) его часть, глубоко патологического «Ганнибала» — свиньи-людоеды заживо съедают калеку, полицейского кормят жареным кусочком его собственного мозга и т. д. — поставит под руководством Де Лаурентиса опять же… Ридли Скотт!
Я отвинтил крышку, отсалютовал сам себе стеклянной флягой и приложился к горлышку. За это стоило дернуть. За неполные две недели — с нуля начав! — я замкнул круг, пройдя от Лектера к Лектеру. И, между прочим, в связи с «Ганнибалом» у меня уже имелась совершенно шикарная статья про разных реальных людоедов — со сплошной расчлененкой и пожиранием (буквально) христианских младенцев…
Учение конспирологов непобедимо, потому что оно верно.
Я зажмурился (устали от экрана глаза), помотал башкой, поднялся. Ноги затекли… Бесцельно оглядел пустую — Шоха еще не возвращался — комнату. Щелястый пол со скопившимися по углам клочьями пылевого войлока… идущий трещинами потолок с остатками лепнины… стены с выцветшими, вытертыми до проплешин некогда сиреневыми веселенькими обоями… По внезапному наитию я уничтожил все это ударом по выключателю. Придвинулась оконная полынья. Там было чуть-чуть стен и снега — в свете единственного фонаря одинаково желтых и одинаково плохо различимых. Окно запотело — может, от этого фонарь обзавелся мертвенной радугой с преобладанием зеленого и оранжевого. Две такие же радуги осторожно, на ощупь приближались вместе с передними фарами какой-то поскальзывающейся на колдобинах тачки.
Я поежился и поковылял в сортир. На обратном пути через коридор услышал: «Э!» Повернул голову на звук — налево, где была полуоткрыта дверь к этому кабану, Валере.
— Иди сюда, — велел Валера, стоявший — мотня вперед, взгляд бычий — сразу за порогом. Позади него на диване маячила еще одна (как минимум) такая же протокольная харя.
Я отвернулся и пошел дальше. Взялся за ручку Шохиной комнаты, когда кабан меня нагнал:
— Я че, не тебе сказал?
Валера был как всегда поддат — сейчас заметно, но не сильно. Цепь на шее, волосатые плечи, глазки выкачены.
— Проблемы? — говорю.
Он оглянулся на пустой коридор. Сделал еще полшага, прижимая меня к стене. От него остро и погано разило.
— Это у тя — проблемы… — Он помолчал, таращась в упор, то ли давая мне вникнуть, то ли собираясь с мыслями. Собрался: — Вот ты тут живешь… у Серого… у нас… У тя че, бабок нет?
— Одолжить хочешь?
Я заметил, что из Валериной комнаты выдавился, остановившись на пороге и глядя на нас, обладатель протокольной хари.
— Ты поговори, бля… Че, я не вижу, какой у тебя этот, ноутбук… Значит, есть у тебя бабло. А че ты тут трешься тогда?
— А ты что — мент?
— Я? Я здесь прописан, по-л? А ты кто? Кто ты такой?
Мне вдруг вспомнился Костя.
— Я, — говорю, — человек с теплыми потребностями.
— Че ты сюда приперся? У тя регистрация есть? Че, нет регистрации? Может, мне в натуре в ментовку сходить? Написать заяву, что живет тут без регистрации непонятно кто, дебоширит, угрожает жильцам? Хочешь? Не хочешь? А хули я должен просто так смотреть, что ты в моей квартире живешь? Хочешь жить в моей квартире — плати аренду, по-л?
— Тебе, что ли?
— Мне, что ли! — Он опять оглянулся и обнаружил свежеобразовавшуюся щель между косяком и дверью тети Ани (семидесятилетней православной активистки, пикетирующей с иконой гей-клубы). — Пошли, — буркнул Валера вполголоса, подпихивая меня в Шохину комнату.