— В смысле?
Лайза отпила колы и провела рукой по волосам.
— Они все время жаловались: то на кресла, то на освещение, то на рекламу, то на зрителей. И вечно у них были проблемы, не одно — так другое.
— Например?
— Одно слово — любительщина. Актеры опаздывают или вовсе не приходят, реквизит теряют, лаются без конца.
— Не знаете, из-за чего?
— Откуда мне знать? Может, из-за количества звездочек на двери раздевалки. Я старалась не обращать внимания. Короче, у них был вечный бардак.
— Наверное, при такой-то работе у вас такого добра предостаточно.
— Верно, — улыбнулась Лайза. — И хуже всех обычно музыканты. Но можете себе представить, как меня достал «Гимлет», — три года прошло, а они мне чуть ли не в кошмарах снятся.
Я улыбнулся.
— Сколько их было?
Лайза на мгновение задумалась.
— Четверо или пятеро.
— И все зануды?
— Не все. Двое у них были заводилами.
— Вы о Холли Кейд?
Лайза снова кивнула:
— Ага, Холли, рыженькая такая, хорошенькая. Ее дружок был режиссером, а она писала.
— А как звали дружка?
Лайза допила колу и кинула банку в мусорную корзину.
— Ну и вопросики вы задаете, — сказала она. — Нужно покопаться.
Раскопки производились в чулане, почти до потолка заваленном картонными коробками с папками. Очевидно, набивались они по какой-то системе, и Лайза знала, в чем эта система заключается. Обойдясь минимумом перетасовок и перестановок, она водрузила на стол нужную коробку. Поднялось облако пыли, Лайза закашлялась. Сняла крышку, извлекла зеленую папку.
Проглядев содержимое, вынула какую-то бумагу.
— Вот оно! Это программка, которую мы сделали для «Гнезда» — это постановка так называлась. — Лайза прочитала содержание и посмотрела на меня. — Джин Вернер, вот как его звали. Правду сказать, это был самый жуткий их зануда.
— Можно посмотреть? — спросил я.
Она протянула мне программку.
Я внимательно проглядел список исполнителей и постановщиков. Джин Вернер и Холли Кейд числились не только режиссером и драматургом соответственно, но и были в составе исполнителей. Джин играл некоего Фредерика; героиню Холли звали Рен. Для верности я перечитал дважды. В ушах загудела кровь. Рен.
— Можно, я оставлю это себе? — спросил я.
Лайза пожала плечами:
— Берите, не жалко.
Я посмотрел на программку, и мне пришла еще одна мысль.
— Вы помните, как выглядел Джин Вернер?
Она задумчиво пожевала нижнюю губу.
— Ну, не в подробностях. Высокий, темноволосый, красивый. Такого… модельного типа.
— Культурист?
— В смысле, груда мышц? — спросила она. Я кивнул. — Нет, скорее, вроде вас — довольно худощавый.
Не Пупс. Я кивнул на коробку:
— Найдутся там фотографии труппы театра «Гимлет»?
— Могу проверить, — ответила Лайза, но тут удача от меня отвернулась. Лайза обыскала все папки снизу доверху, фотографий не нашла… но и совсем без добычи не осталась. Она вытащила программки еще двух пьес, которые «Гимлет» ставил в «Налл спейс», и вдобавок сценарии «Гнезда» и «Клуба лжецов». И позволила забрать их с собой. Я вышел под снег и отправился обратно на Манхэттен.
Домой я попал в половине третьего. Вытер волосы полотенцем, натянул сухие носки, сделал сандвич с тунцом и просидел остаток дня за ноутбуком и телефоном, разыскивая бывших участников театра «Гимлет». Гладко было на бумаге… Лайза оказалась права: труппа состояла не более чем из пяти человек. К несчастью, состав постоянно менялся. Я насчитал семерых вместе с Джином Вернером. К вечеру я оставил сообщения для троих из них, включая Вернера, не сумел найти никаких следов еще троих и даже ухитрился поговорить с седьмым, точнее, с седьмой.
Мойра Нил рассказала, что участники театра «Гимлет» никогда не были сплоченной группой и что после разрыва она ни с кем из них не поддерживает контактов. Мойра проработала в труппе всего год, и этот опыт помог ей решиться бросить театр и заняться веб-дизайном.
— И скажу я вам, со здешними личностями гораздо проще иметь дело. — Она засмеялась. Энергичный, приятный голос, лишенный всякого акцента, как у диктора.
— Неужели с театром «Гимлет» было так тяжело?
— С Холли и Джином, а они всем заправляли.
— А в чем заключались проблемы?
— Джин страдал звездной болезнью и агрессивностью — не лучшее, скажу я вам, сочетание. Мнил себя чуть ли не новым Майком Николсом, [3] только соответствующей справкой не разжился. И ему страшно нравилось изображать из себя мерзавца высшего разряда, настоящего сукина сына. Холли не так выпендривалась, просто она почти все время была словно с другой планеты.
— В каком смысле?
— В таком, что она очень серьезно относилась к своей работе, очень… ревностно. Не знаю, насколько она осознавала реальный мир, когда работала над пьесой.
— Она хоть знала свое дело?
— Как драматург — не очень… по крайней мере я так считаю. Все ее вещи грешили автобиографичностью, сам черт ногу сломит. А понятное, напротив, грешило ребячливостью: нехорошие родители и громкие декларации. Фигня, короче.
— А что она собой представляла как актриса?
— А вот это уже совсем другая история. Холли была великолепна. Разумеется, очень помогала красота — от Холли нельзя было отвести глаз, — но дело не только в этом. Холли полностью погружалась в роль, отказывалась от собственной сущности. Честно говоря, я даже побаивалась. Всегда думала: вот интересно, смогла бы она сыграть в пьесе другого драматурга, а не себя любимой?
— Она была увлечена Вернером?
— Время от времени они спали вместе, если вы об этом. А насчет «увлечена»… Не знаю, насколько Холли могла бы увлечься кем-нибудь, кроме Холли.
— Я слышал, будто, кроме сценариев и сцены, Холли занималась еще и видео.
— Ну, может, — только не во времена нашей совместной работы. Впрочем, ничего удивительного. Холли пробовала себя в массе дел: и в живописи, и в фотографии, и даже, по-моему, в деревянной скульптуре. — Мойра Нил помолчала и, судя по голосу, улыбнулась. — Все это имеет прямое отношение к вашей аварии?
— Никогда не поручишься, что будет иметь отношение, а что не будет, — улыбнулся я в ответ. — И кстати, у вас, случайно, не было знакомой по имени Рен, когда вы работали в театре «Гимлет»?