— Рассчитываешь на Нобелевскую премию мира? Тогда смени профессию.
Оставив без ответа саркастический выпад собеседника, Скуайерс вновь углубился в карту вин. Сидевший за роялем в глубине ресторана мужчина опустил пальцы на клавиши.
— В биографии полисмена есть одна интересная деталь, — задумчиво сказал дипломат. — Некая ниточка связывает его Саиф аль-Тхаром. Не так ли, Джемал?
— Старые счеты, — пояснил египтянин, перебирая четки. — Что-то вроде кровной вражды.
— Бред какой-то! — пренебрежительно фыркнул американец.
— Необычно, правда? — Скуайерс улыбнулся, к нему вновь вернулось абсолютное самообладание. — До чего тесен мир, в котором мы живем! Ага, вот и пирожки. Запьем мы их бутылочкой «шабли», а к горячему принесут бургундского.
Он аккуратно разложил на коленях тугую от крахмала салфетку.
Профессора Мохаммеда аль-Хабиби мучила резь в глазах. Старик осторожно потер пальцами веки, и на некоторое время боль отступила. Однако когда историк вновь склонился над столом, жгуче-колющее ощущение вернулось. В висках застучали тысячи молоточков. Все чаще давали знать о себе годы, уже не первый раз за последнее время глаза отказывались видеть. Аль-Хабиби понимал, что нужно пойти домой, отдохнуть, но сделать этого он не мог. Во всяком случае, не раньше, чем разложенные на столе предметы расскажут ему о своем прошлом. Ведь их принес Юсуф, друг. Перед Юсуфом профессор чувствовал себя в долгу, да и перед Али тоже. Бедняга Али!
Плеснув в стакан остатки виски, аль-Хабиби раскурил трубку, вооружился лупой и уже в который раз начал изучать золотой нагрудник.
Что-то в древних вещицах сбивало его с толку. Не их внешний вид, но чувства, которые они вызывали. По сути, раритеты были для Хабиби живыми существами, от них исходили загадочные сигналы. Они общались с человеком. Умей лишь услышать их голос, и узнаешь интересные факты. Однако чем дольше сейчас профессор вслушивался, тем сильнее становилось его недоумение.
При беглом, еще в присутствии Халифы, осмотре он не обнаружил в предметах ничего необычного. Самой простой выделки, безыскусные, они без труда поддавались датировке, ничем фактически не отличаясь от разложенных в витринах музея десятков себе подобных.
Первые сомнения появились уже после того, как Юсуф ушел. Причины для них отсутствовали, но не давало покоя ускользающее чувство: за обыденной простотой вещиц кроется некая тайна.
— Что вы хотите мне сказать? — громко спросил аль-Хабиби, вглядываясь в увеличенные лупой золотые завитки. — Что, по-вашему, я должен услышать?
Даже мощная лампа на столе профессора была не в силах рассеять царившую в кабинете тьму. За дверью послышались и стихли шаги охранника. Над головой ученого повисло плотное облако сизого табачного дыма.
Аль-Хабиби положил нагрудную бляху, взял со стола кинжал. Клинок дюймов двенадцати в длину выглядел ничем не примечательным куском старого железа. С рукояти свешивался неширокий кожаный ремешок, не дававший, видимо, оружию выскользнуть из ладони владельца. Типично для того времени, подумал профессор. Пару месяцев назад у него попросили квалифицированное заключение по почти точной копии клинка.
Опрокинув в рот стакан с виски, аль-Хабиби наполнил легкие дымом, и на мгновение густой клуб скрыл от его глаз кинжал. Когда пелена рассеялась, египтянин заметил, что верхний край рукояти, там, где начиналось лезвие, ремешок охватывал не столь плотно. Двумя пальцами старый ученый очень осторожно попытался ослабить петлю еще больше. В следующее мгновение кожаная полоска скользнула вниз.
Тонкие, едва различимые линии профессор поначалу принял за царапины. Под лупой царапины приняли очертания осмысленных знаков, и не персидского или древнеегипетского письма, как можно было бы ожидать. На темном металле были грубо выцарапаны греческие буквы:
— «Я, Диммах, сын Мененда… »
В глазах аль-Хабиби вспыхнуло волнение.
— Так-так-так, — пробормотал он. — Значит, вот в чем заключается твой маленький секрет?
Переписав буквы в лежавший на столе блокнот, профессор убедился, что ничего не перепутал, и медленно опустился в кресло.
— Где я мог видеть эту надпись? Где?
Минут двадцать он просидел неподвижно, поднеся лишь пару раз ко рту опустевший стакан. Затем с неожиданной для своего возраста стремительностью ученый вскочил и бросился к стоявшему в дальнем углу кабинета книжному шкафу.
— Не может быть! Невероятно!
Его палец побежал по толстым корешкам одной полки, второй, третьей. На переплете объемистого тома палец замер. Глубоко вытисненное в темно-красной коже заглавие гласило: «Inscriptions grecques et latines de tombeaux des rois ousyringes а Thebes.J.Baillet» [20] .
Торопливо вернувшись к столу, Хабиби разложил увесистый фолиант под лампой, принялся перелистывать хрупкие от времени страницы.
— Добрый вечер, профессор! — послышался из-за двери возглас охранника, но ученый даже не обернулся. Его частое, прерывистое дыхание зазвучало в тиши кабинета, казалось, еще громче.
— Невероятно! Немыслимо! О Небо, неужели это…
Лежать обнаженными на голой земле было все-таки холодно. Утолив бушевавшую страсть, Тэйра и Дэниел оделись. Археолог подхватил рюкзак и двинулся по тропинке, Тэйра последовала за ним. Дул сильный ветер, пейзаж
в лунном свете казался призрачным, нереальным. Тэйра догнала Дэниела, взяла под руку, наслаждаясь ощущением его близости. Тело Тэйры успело забыть, каким искусным любовником был ее спутник.
— Что ты пытаешься отыскать? — спросила она, заметив, как он оглядывается по сторонам.
— Гм-м-м, да в общем-то ничего. Давненько я не бывал в этих местах.
Пальцы молодой женщины стиснули его локоть.
— Думаешь, нам не следовало…
— Заниматься любовью? — Дэниел улыбнулся. — Ну что ты, разве можно о таком сожалеть? А ты сожалеешь?
Она остановилась и, приподнявшись на цыпочки, нежно поцеловала его в губы.
— Значит, тебе тоже понравилось? — Дэниел расхохотался. Обнявшись, они зашагали дальше. Вокруг стояла тишина, лишь изредка доносился откуда-то вой одичавшего пса.
Насколько Тэйра могла понять, вершина, по которой вилась тропинка, была обширным плато. Справа от них тянулся отлогий подъем, линия горизонта находилась совсем рядом. По левую руку плато уходило вниз и через сотню ярдов обрывалось в нагромождение скалистых утесов. Впереди на фоне начинавшего сереть неба темнели громады далеких пиков. Тэйру совершенно не заботило, куда она идет. Она была счастлива.
Примерно через час Дэниел замедлил шаг и. остановился. Тропа в этом месте пересекала напоминавшее след гигантской змеи русло высохшего ручья. Тэйра прижалась к широкой груди.