— И еще кое-что, — сказал он. — Этот шкафчик принадлежал Бобби Райсу.

— Бобби? — изумилась она. Бобби Райс был напарником Клэя в те времена, когда оба еще служили детективами. Тогда и убили Джонни. — Что это значит?

— Даже не спрашивай. Но на штампе конверта, в котором пришла кассета, стоит дата — за месяц до суда. — Он вошел в дом.

За месяц до суда? Значит, кассета лежала в запечатанном конверте в шкафу Бобби Райса двадцать лет? Разве такое возможно? Или же, если это все-таки заговор, кому-то просто выгодно создать такое впечатление. Все эти новые — с позволения сказать — факты отказывались выстраиваться у нее в мозгу в стройную картинку, решительно отказывались образовывать связный рассказ. А Бобби ничего пояснить уже не сможет: он утонул во время наводнения, спасая ребенка с крыши дома в Нижнем городе, и тело его, с трудом собранное по частям, теперь покоится на Старом кладбище, неподалеку от городских героев-конфедератов.

Нелл молча наблюдала, как мощные потоки дождя хлещут на каменные тропинки. Одним из первых наблюдений, сделанных ею после убийства Джонни (едва она вновь обрела способность наблюдать), было то, как хорошо ладили Клэй и Бобби. Учитывая непростую историю расовых отношений в Бельвиле, Нелл не могла не заметить взаимоуважение и доброжелательность, на которых базировалось их сотрудничество. Прошел целый год, прежде чем она провела с Клэем несколько минут наедине, не затрагивая тему убийства, но все, что случилось после, все, что у них было сейчас, зародилось, вероятно, уже тогда.

Детектив представился сам и представил своего напарника, но Нелли, сидевшая в гостиной родительского дома, не запомнила их имен. Она не могла унять дрожь в теле, и цвета всех окружающих предметов будто исказились — потемнели.

— Мэм, — обратился детектив к ее матери, — ей, возможно, не помешает чашечка чая.

— Конечно. — Мама Нелли тут же ретировалась.

— Я хочу, чтобы этого зверя поймали, — заявил отец Нелли чересчур громко и с нескрываемой яростью. — Поймали и всадили ему яд.

В застольных беседах он всегда выступал против смертной казни. Нелли расплакалась.

— Если вы не возражаете, сэр, нам хотелось бы побеседовать с вашей дочерью с глазу на глаз.

— Это значительно ускорит дело, — сказал напарник.

— Я ее отец. Я врач по профессии. Разве вы не видите, что в таком состоянии…

— Все в порядке, папа. — Нелли взяла себя в руки — во всяком случае, перестала рыдать.

Отец вышел, неплотно прикрыв за собой дверь. Она все равно слышала, как он расхаживает по коридору.

— Позволите присесть? — спросил детектив. Нелли отметила в его голосе — возможно, на контрасте с отцовской манерой говорить — глубину и мягкость.

— Разумеется, присаживайтесь.

Детектив придвинул к себе кожаную подножку отца, усеянную латунными заклепками. Напарник сел на диван возле нее, предусмотрительно сохранив комфортное расстояние. Какое-то время они сидели молча, напоминая прихожан, застывших в ожидании службы.

— Я все делала медленно, — сказала наконец Нелли.

— О чем вы?

— Если бы я была расторопней, возможно… — Она снова расплакалась.

— Чего вам не следует делать ни сейчас, ни когда бы то ни было, — сказал детектив, — так это винить себя.

— Вы выжили, — добавил его напарник, — вы пережили страшную трагедию, а значит, вы героиня. Не больше и не меньше.

— Вы не понимаете, — возразила Нелли. — Мы же пловцы. Мы могли уплыть. Могли уплыть по реке.

— Пловцы?

И она начала рассказывать им о плавании. Как она выступала в команде университета, а Джонни, недавний выпускник Техасского университета, установил третий национальный рекорд на стометровке баттерфляем и они познакомились прямо в бассейне. Нелли все говорила и говорила, вываливала эту совершенно ненужную информацию о себе и о Джонни, потому что ей внезапно показалось: нет ничего важнее, чем внести все это в полицейский протокол. Нелли сидела на диване в гостиной своего старого дома в перепачканной кровью футболке и следила, чтобы все, что касалось ее и Джонни, было каким-то образом узаконено, подтверждено официально…

— Что вам надо? — спросил Джонни, пятясь и пытаясь незаметно заслонить Нелли, чьи плечи он по-прежнему обнимал левой рукой.

Губы мужчины шевельнулись под платком.

— Деньги.

— Хорошо, — сказал Джонни. — Забирайте мои деньги. — Он свободной рукой полез в нагрудный карман, где обычно носил бумажник.

Обе его руки, таким образом, оказались заняты, а грудь — открыта для атаки. Мужчина шагнул вперед. Луна сверкнула на длинном лезвии. И тут раздался кошмарный звук — звук стали, уткнувшейся в кость, вошедшей в нее и вынырнувшей наружу. Джонни покачнулся.

Нелли поймала его. Нож выскользнул из тела Джонни и остался в руке мужчины. Нелли услышала тихое шипение: это воздух тонкой струйкой выходил из пронзенной груди. «Слава Богу, крови нет». Мужчина снова замахнулся, но Нелли успела инстинктивно ударить его ногой — изо всей силы. Угодила она в коленку. Мужчина замычал от боли, ноги его подкосились, он завертелся как ужаленный, и платок немного соскользнул — и тогда Нелли смогла на мгновение увидеть его лицо, хотя бы верхнюю часть. Белое лицо, вероятно, круглое, полное, с бледно-голубыми, почти бесцветными глазами. Тьму над Саншайн-роуд прорезали фары, и мужчина, наспех натянув платок, помчался прочь по Пэриш-стрит, в сторону леса. Поначалу он немного хромал, но хромота быстро исчезла.

— Джонни?

Он все еще держался за нее, но уже потихоньку сползал вниз. Нелли опустила его на землю.

— Ты в порядке? — спросила она, становясь на колени и обхватывая его голову руками.

— Кажется, да, — сказал он. И тут полилась кровь.

Глава 5

Пират открыл свою Библию и несколько раз перечитал следующий абзац. Во время чтения его губы едва заметно шевелились, тихим шепотом вторя прочитанному. Эти слова он уже давно знал наизусть, и процесс служил, скорее, восстановлению внутренней гармонии.

«И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде. Тогда пришли к нему все братья его, и все сестры его, и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу. И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери». [7]

Возвратил потерю. Пират уже давно определил смысл этих слов: они значили, что Господь освободил Иова. Он откуда-то помнил строчку: «Это всего лишь испытание». Откуда же она? Из Книги Иова? Вряд ли, но он не мог сказать с уверенностью. Пират ни о чем не мог говорить с уверенностью после визита той адвокатессы с прекрасной кожей (как ее звали, он уже забыл). Если бы не ее прекрасная кожа, Пират решил бы, что эта встреча ему пригрезилась, вот только, чтобы представить такую кожу, его воображения не хватило бы. К тому же по тюрьме поползли слухи слухи о нем. Четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов; он понимал, что это форменное безумие. И от мысли об этих ослицах в голове начинался кавардак.