— Да.
— Только ты?
— Только я.
— Где это произошло?
Нелл глубоко вдохнула. Она вдруг страшно разнервничалась, как будто ей предстояло сдавать экзамен или произносить речь. В то же время ей хотелось поговорить об этом, а такого желания у нее не возникало уже очень давно — пожалуй, с дня суда.
— Немного на юг от Магнолия-глэйд. Мы с Джонни тем летом жили в домике для гостей, принадлежавшем моим родителям. — То лето отличалось одной особенностью: жаркое, как и любое другое лето в районе залива, оно почему-то совершенно не было влажным. Одна сухая, теплая ночь сменяла другую. — Днем Джонни работал над своей диссертацией: он к тому времени уже все придумал, и оставалось лишь записать. Я учила плавать детей в христианском лагере. А ночью мы подолгу гуляли. Иной раз доходили до самой плотины.
— Какой именно?
— Той, старой, возле Саншайн-роуд. После постройки канала все изменилось. — Это было их излюбленное место в Бельвиле: оттуда, сверху, открывался бесподобный, ничем не загороженный вид на залив. Вдалеке неспешно проплывали огни креветколовных и грузовых суден.
Телефон Ли Энн снова зазвонил.
— Черт! — воскликнула она, но отвечать не стала. — Продолжай.
Нелл внезапно отчетливо вспомнила, какая в ту ночь была луна. Полная. Очень яркая. А Джонни рассказывал ей, что Луна, вероятно, когда-то была частью Земли. Как же он выразился?… «Луна, она как призрак нашего младшего братца, заблудившийся в небе». Его голова была переполнена подобными мыслями, он обливал ее живительной влагой этих мыслей, как когда-то, в день их знакомства, обрызгал водой в бассейне. Любовь с первого взгляда, это было очевидно. В Клэя Нелл влюблялась иначе: дольше, медленней, возможно, чуть осторожнее и уж точно сложнее. Но вряд ли Ли Энн захочет об этом слушать.
— Мы уже возвращались домой. Шли вдоль ручья. Знаешь тот мол в начале Пэриш-стрит?
— Его больше нет, — сказала Ли Энн. — Бернардин постарался.
Этого Нелл не знала.
— Мы как раз проходили мимо мола, когда…
Она замолчала. Что же это? Кто-то вошел в дом?
— Когда что?
В эту секунду на веранде появился Клэй. Он переоделся в офисе, теперь на нем был темный костюм — тот самый, что она купила ему в «Брукс бразерс», белая рубашка и синий галстук.
— Привет, любимая, — сказал Клэй, прежде чем заметил гостью, сидевшую в углу в плетеном кресле.
— Ты ведь помнишь Ли Энн? — спросила Нелл.
— Да тут незачем особо напрягать память, — ответил Клэй. — Ли Энн посетила мой офис часа два назад.
Нелл повернулась к журналистке в легком недоумении. Ни один мускул на лице Ли Энн не дрогнул, но она как-то неловко заерзала, словно собираясь уходить.
— Там я и сказал ей, — продолжал Клэй, — что не даю комментариев относительно Дюпри и убежден, что моя жена тоже. Следовательно, этот визит, я полагаю, носит исключительно дружеский характер.
Ли Энн встала.
— Это будет отменная статья, шеф, — заверила она его. — Шила в мешке не утаишь.
— А я никогда ничего не утаивал, — напомнил Клэй. — В редакции «Гардиан» об этом должны бы знать.
— Они поддерживали его на всех выборах, — сказала Нелл. Напрасно, конечно: уж кому, как не Ли Энн, было знать об этом.
— Тогда к чему скрытничать сейчас?
— Никто не скрытничает, — сказал Клэй. — Но сначала мы должны проверить все факты, а потом уже делать заявления для прессы.
— А то, что окружной прокурор собирается опротестовать освобождение Элвина Дюпри, — это факт?
— Спросите у нее.
— Непременно спрошу.
— Ваше право. И даже ваша прямая обязанность. Не станем вас задерживать.
Ли Энн накинула ремешок сумочки на плечо.
— Приятно было повидаться, — сказала она Нелл.
— Я тебя провожу.
Больше они ничего друг другу не сказали. Вернувшись, Нелл застала Клэя на кухне. Он намазывал крекер сливочным маслом, и руки у него дрожали.
— Они уже заплесневели, — сказала она.
Клэй как будто не услышал. Крекер раскололся пополам. Клэй полез в коробку за новым.
— Что ты ей рассказала? — спросил он.
— Ничего. Мне нечего рассказывать. Что происходит?
Клэй сел за стол и принялся с ожесточением тереть глаза.
— Если б я знал… — Он продолжал тереть глаза, теперь уж совсем остервенело.
— Перестань, больно же! — Нелл подошла к нему и насильно отдернула руки. Глаза по-прежнему были мутные, а теперь еще и покраснели. Нелл поцеловала мужа в лоб. И в этот же миг почуяла тонкую струйку смрада, которым Бернардин заполнил центр города. Особенно заметен он был, когда бриз дул с запада. Может, она забыла запереть дверь? Нелл вернулась, чтобы проверить. Дверь была закрыта.
— Призрак младшего братца, заблудившийся в небесах? — переспросила Нелли.
— Именно, — ответил Джонни Блэнтон. Он взял ее за руку. Они брели по тротуару Саншайн-роуд, озаренные лунным светом; с одной стороны проезжая часть, с другой — высохшее русло реки. Проплыл ветерок, но воздух остался прежним; мягкий и теплый, на удивление легкий для июльской погоды, а теперь еще и насыщенный цветочным ароматом. — На каких картинах изображена луна? — спросил Джонни.
— «Звездная ночь», — сказала Нелли. Других она, впрочем, не помнила.
— И все?
— Наверное, художники не любили писать пейзажи по ночам, — предположила Нелли.
— Потому что плохо видно?
— И холодно.
— Ого! — крикнул Джонни. — Вот ты и рассуждаешь, как ученый. — Он остановился и повернулся к ней лицом. В ее глазах можно было различить двойное отражение луны. — С другой стороны, — сказал он, — сейчас ночь, а я тебя вижу превосходно. — Они поцеловались. — Что опровергает твою теорию.
— Идем тогда домой, — сказала Нелли. — Займемся чем-нибудь более практичным.
— Например?
— Ну, что-нибудь придумаешь.
Они не спеша побрели обратно. Домик для гостей находился в дальнем конце усадьбы ее родителей, где им никто не мешал и не поторапливал. Безмолвная летняя ночь. Ни единого звука, кроме их собственных шагов, их дыхания и воды, хлюпающей в заболоченном рукаве.
— Прилив, — отметил Джонни.
— А в таких болотах бывают приливы?
— Конечно. По крайней мере в этом. И волны будут немаленькие.
— С чего ты взял?
Джонни указал на луну.
— Сегодня полнолуние, — сказал он. — В этом, если разобраться, есть своеобразная поэзия. Наш призрачный братишка держится изо всех сил.