— Именно поэтому, — проворчал я, — существует этикет.
Когда солнце подрумянилось и опустилось ниже к горизонту, возможности маневрирования на шоссе стали уменьшаться. Наконец я направил фургон в узкую горловину между лагуной и Атлантикой, ведшую в Кадис. Супермаркеты мебели и автомобильные салоны выстроились по обочинам шоссе, загораживая вид на город, к мощным серым стенам которого мы приближались. У меня тревожно забилось сердце, когда полицейский в форме оливкового цвета сердито указал на фургон и мановением руки в перчатке направил меня на противоположную сторону проезжей части дороги.
Луиза вздрогнула, убрала ноги со щитка и стала нервно собирать мусор с пола кабины. Я нащупал свой мешочек анаши, она же ссыпала содержимое пепельницы в хрустящий пакет. Подобно опытным воздухоплавателям, мы приготовились к сбросу балласта. Расслабились, только когда увидели впереди «скорую помощь».
— Все в порядке, — сказала со вздохом Луиза. — Просто дорожное происшествие.
Мы сбавили скорость, проезжая мимо места аварии, стараясь разглядеть сквозь толпу зевак, что произошло.
— Вроде как парень на мотоцикле, — сообщила Луиза, — и фургон.
Изможденный человечек среднего возраста стоял на асфальте в нескольких метрах от толпы. Он дрожал и курил сигарету. Полицейский в голубой форме находился рядом. Задавая вопросы, он склонил голову, чтобы выслушать ответы, в то время как пара подростков глазела на происходящее с раскрытыми ртами. Человечек нервно затягивался дымом сигареты, тряс головой в знак решительного отрицания или несогласия.
— Шофер, — догадалась Луиза.
Я буркнул в подтверждение правильности ее догадки. Этот инцидент странным образом вызвал во мне беспокойство. Затем я заметил декоративную гасиенду, выполненную в духе экспериментального искусства семидесятых годов. На ней сияла неоновая надпись «Cocktels». [19] Место называлось отель «Сиполите».
— Вот место, которое рекомендовал Гельмут, — объявил я, останавливаясь рядом с отелем. — Зайди и узнай, есть ли свободный номер.
Луиза посмотрела на меня с таким недоверием, будто я просил ее пойти и заключить сделку с главарем местного преступного синдиката.
— Ты иди, — сказала она.
Я пошел и заказал номер на двоих с прохладным полом. Это были апартаменты с ванной комнатой и видом на океан поверх жилого квартала для неимущих. Горизонт застилала пелена тумана. Пока я смотрел в окно, держа в одной руке бутылку бренди, а в другой — литровую бутылку «Сан-Мигель», солнце зашло за туманную завесу, превратив ее в розовую сахарную вату и лишив зловещего вида.
Луиза приняла пару болеутоляющих таблеток и рухнула в постель.
— Что, черт возьми, мы будем здесь делать?
Заканчивался очень важный день. Хотя я видел, как он уходит, понять, что он с собой уносит, не мог.
— Будем просто прохлаждаться, — медленно ответил я. — Будем просто убивать время, пока побережье не очистится от тумана.
Я мельком бросил на нее взгляд. Она смотрела в потолок с несчастным видом.
— Хочешь посмотреть телевизор?
Луиза фыркнула:
— Хочу узнать, где хранится кокаин.
Я закурил закрутку с марихуаной и пыхнул дымом в туман:
— Кокаин в безопасном месте. Поверь мне.
Она внезапно села в постели, с остервенением скребя голову, так как комары начали свою подкожную работу.
— Ты взял кокаин с собой, так?
Я провел ногтем по тыльной стороне шеи.
— Нет.
— Он остался в фургоне?
Я потер нос. Ее комары, кажется, разбудили моих комаров.
— Нет.
Луиза поскребла руки, потом — за ухом.
— Тогда он привязан к твоей ноге или спрятан на поясе. Подними свою тенниску.
Я поднял край тенниски, затем опустил его.
— Ты хочешь обыскать меня?
Она сморщила нос.
— Вроде бы.
— Оставь, черт возьми, это дело мне. Я сделаю все как надо.
— Нет, ты не сделаешь как надо! — воскликнула она. — Не сделаешь, черт возьми. Ты продашь кокаин кому-нибудь задарма, а он лишь посмеется над тобой, уведет деньги, и мы будем жить не лучше, чем жили до того, как ты заполучил порошок. И ты знаешь почему. — У нее перехватило дыхание. — Ты знаешь почему?
Я бросил на нее взгляд, надеясь, что мои глаза выразят то, что не мог выразить язык. Она вперила в меня свой костлявый палец.
— Потому что ты — чертов лопух, Мартин, и живешь ты в дерьме.
Так мы ссорились все время.
— Ты живешь в дерьме вместе со мной, — парировал я.
— Не надолго, — задышала она чаще, — не надолго, Мартин. Я больше не намерена с этим мириться. Почему я должна жить как бомжиха из-за того, что люблю быть под кайфом? Почему я должна жить как какая-нибудь студентка-хиппи с рюкзаком за плечами, когда мы делаем столько денег? Я хочу жить в доме с достатком, водить машину, за которую мне не стыдно, а с тобой мне этого никогда не достичь…
— Вот как? — откликнулся я на ее вызов, сделав большой глоток бренди и внешне сохраняя спокойствие, заявил: — Я скажу, чего еще ты не сможешь достичь со мной. Ты не сможешь попросить оплаты твоей наркоты. Ты не сможешь попросить оплаты твоего дома. Ты не сможешь ничего водить куда-либо, потому что не умеешь, черт возьми, водить машину. И ты не сможешь попросить кого-нибудь совершить сделку, потому что, помимо всего прочего, ты чертовски некоммуникабельна, боишься людей! — Она бросила ненавидящий взгляд на мой указующий перст. — Значит, все не так хреново, верно? — закончил я безжалостно свою тираду.
— Пошел ты к черту! — выругалась Луиза хриплым голосом. У нее имелся ответ на любой вопрос.
— Хорошо, — согласился я, осушив бутылку и направляясь к двери. — Пойду к черту.
Нормальные люди сторонились, когда я топал по узкому коридору отеля. Мистер и мисс Нексткард совершали обычные поступки и вели упорядоченный образ жизни. Когда я проходил мимо них, они глядели на меня широко раскрытыми от страха глазами, их лица настолько примелькались, что их можно было принять за кого угодно. «Почему бы и мне не быть таким, как они», — думал я, выходя в ночной город.
Итак, хотела ли Луиза бросить меня? И куда она хотела уйти? В Медельин или Беверли-Хиллз? Было ли еще где-нибудь место на земле, кроме Колумбии или моего дома, где бы эта птичка могла потреблять кокаин, не прилагая для этого никаких усилий? Черт, в Колумбии женщины, по крайней мере, доят лам или делают что-нибудь еще. Со строго наркотической точки зрения Луиза была одной из самых привилегированных женщин на свете, и она никуда бы не ушла, пока не нашла бы субъекта, способного обеспечить ей условия, к которым она привыкла.