— Хорошая машина, майор, — сказал Сидней.
— Нравится? Принадлежала директору железнодорожной компании. — Он по-волчьи оскалился. — Я в наследство ее получил. Новенькая. Знаю, пятна крови на заднем сиденье — позор, но, когда она мне досталась, на счетчике было всего восемьсот километров. Привод на передние колеса и последние достижения немецкой инженерии. — Он вильнул, обгоняя шеренгу грузовиков. — Вот что, малыш, отбросим «майора». У нас нет ни имен, ни фамилий, ни званий, ни номеров. Мы настоящие социалисты. Второе: перестань козырять, черт возьми. Хочешь тыкать себя в висок — делай это в свободное время. Из-за такой привычки тебя пристрелят в ремонтно-полевой бригаде.
— В какой бригаде? — нахмурился Сидней.
— Добро пожаловать в наши ряды. Если что-нибудь надо наладить, наладим.
Сидней почесал блошиный укус на запястье.
— Я воевать приехал. Не хочу сидеть в ремонтниках.
— Думаю, тебе у нас понравится.
Через час «ауди» затормозила у заграждения на дороге к Валенсии, которое представляло собой установленные поперек колеи деревянные козлы с подвешенными парафиновыми лампами с красными стеклами. Рядом с патрульными толпились кучки местных жителей, в темноте вспыхивали оранжевые огоньки их сигарет. У дороги высилось каменное строение вроде будки для дорожных сборов, из распахнутой двери на землю лился желтый свет. Кобб прорвался за барьер и быстро заговорил по-испански с болезненно исхудавшим патрульным в пилотке с кисточкой. Патрульный кивнул и почти издевательски медленно поплелся к строению, оставив в машине застарелый запах чеснока. Кобб дотянулся со своего сиденья, вручив Сиднею что-то тяжелое, завернутое в промасленную тряпку.
— Семизарядный наган Мосина.
— У меня уже есть пистолет, — сказал Сидней. — «Люгер».
Кобб тряхнул головой:
— Очень жалко, малыш, но твой «люгер» реквизирован для республиканских нужд. — Он разжал кулак. На ладони лежали две толстые гильзы с глубоко забитыми внутрь русскими пулями. — Это тебе.
— Для чего?
— Для первого ремонта.
Сидней вошел в будку следом за Коббом. Воздух был пропитан тем же запахом чеснока, смешанным здесь со зловонием выпущенных газов, пота и черного табака. В свете ламп на него из-под капюшонов смотрели выжидающие и опасливые глаза. Встал только командир, вытянул руку в подобострастном приветствии, другой налил в два стакана бренди. Сидней решил, что командир похож на бандита в полосатых запятнанных брюках, поношенной рубашке и засаленной куртке из овечьей шкуры. Ноги босые с длинными черными ногтями. Кобб что-то рявкнул по-испански, мужчина в ответ жалобно заскулил, замотал головой, неохотно налил третий стаканчик. Кобб схватил его, сунул Сиднею:
— Спрячь пистолет, выпей.
Сидней заткнул за пояс тяжелое промасленное оружие, хлебнул крепкого бренди, который ударил в нос, скользнул в горло, вызвав на глаза слезы, над чем окружающие посмеялись бы в другом месте и в другое время, а здесь просто смотрели, скаля коричневые зубы на скорбных небритых лицах.
— Опрокидывай и бери, — приказал Кобб, протягивая другую стопку.
Сидней покачал головой. Отупение после кровавого хаоса в Хараме таяло, оставляя острую тревогу.
— Больше не могу, — сказал он.
— А это не тебе, — кивнул Кобб на третий стаканчик. — Ты свое выпил, скажи мне за это спасибо. Бери и иди за мной.
Они вышли в ночь за босоногим бандитом. Кто-то из его ребят освещал путь фонарем, высоко его поднимая, пока тусклый свет не упал на стену с осыпавшейся известкой. Вожак развязал веревку на двери и что-то пробормотал.
— Говорит, он молится, — объяснил Кобб.
— Кто? — переспросил Сидней.
Дверь распахнулась внутрь, желтый свет высветил юношу не старше Сиднея, босого, со связанными руками.
— Он, — сказал Кобб.
Паренек с улыбкой склонил голову перед ними, быстро и напряженно моргая, с трясущейся нижней губой.
Кобб прислонился плечом к дверному косяку, разглядывая его, как больного теленка.
— Сколько тебе лет, малыш?
— Восемнадцать, — ответил Сидней.
Кобб кивнул.
— А этому парнишке семнадцать. Он дезертир. Его поймали, когда он направлялся на юг. Причем во второй раз. У него братья в банде Франко. — Он пожал плечами. — Что ты сделал бы с таким парнем?
Юноша переводил взгляд с одного лица на другое, улыбаясь, бормоча по-испански молитвы, как бы не зная, кому угождать — человеку или Богу.
Кобб минуту смотрел на него, а потом оторвался от двери.
— Дайте ему бренди. Потом пристрелите. На улице, чтобы не пачкать стены, и постарайтесь почище. — Он еще что-то сказал вожаку и пошел назад в будку.
Сидней догнал его через пять минут. Руки у него тряслись, пистолет дымился. Он взял третью стопку и выпил до дна, надеясь, что спиртное высушит слезы.
— Дьявольское невезение, — заключил Ник, проносясь на скорости мимо дорожного указателя, который приветствовал в автономной области Арагон угнанную инвалидную машину с тремя удиравшими пассажирами. — Что там за чертовщина случилась?
Сидней через плечо оглянулся на Ленни, свернувшегося на заднем сиденье, закрывая руками глаза.
— Плоховато дело, не правда ли, мистер Ноулс?
Ленни застонал. Постыдное поражение от деревенского пенсионера и старушки, годившейся ему в прабабушки, жалило больней уксуса, битого стекла, ручки швабры и слезоточивого газа, вместе взятых.
— Входя в лавку, мистер Ноулс не знал, что там уже находятся два крепких парня, — объяснил Сидней. — К моему приходу он успел скрутить хозяина, женщину и двух… э-э-э… головорезов. Кажется, я виновен в дальнейшем, потому что, понимаете, выйдя на сцену, возможно, отвлек мистера Ноулса, и хозяин опрыскал его тем самым жутким газом.
— Ни в чем вы не виновны, мистер Стармен, — прохрипел Ленни.
— Ну и что мы имеем? — спросил Ник.
— Спасибо, что спросил, Николас, я очень хорошо себя чувствую.
Сидней выложил добычу.
— Пятнадцать евро.
— Блестяще.
— На завтрак хватит.
— И только-то, — простонал Ник. — Я наверняка чем-то заболеваю. Мне нужен горячий душ, восьмичасовой сон в более удобном месте, чем заднее сиденье машины, и чистая одежда.
— Правильно, — подтвердил Сидней. — И мистеру Ноулсу надо газ отстирать. — Он свернул деньги и сунул в карман. — Джентльмены, могу предложить незатейливый завтрак, ванну, смену одежды и добрый сон. Есть другие варианты?
Озеро сверкало в полуденном солнце, на пологих берегах, поросших редкой растительностью, лениво щебетали птицы. С севера вытекала река Меса, извивалась в широкой зеленой долине с оливковыми и цитрусовыми деревьями, сливаясь через пару миль с Халоном у Кастехон-де-Армас. С холмов дул прохладный ветер, а на подветренном берегу было вполне тепло, чтоб вздремнуть. Сидней направил фургон между соснами к краю воды.