— …и тут входит начальник тюрьмы. «Ну что, Джонс, — говорит, — какие новости насчет апелляции? — Да особо никаких, господин начальник, — отвечает Джонс. — Ах вот как, — продолжает тот, взглянув на часы, — ну тогда уж, наверно, нет смысла тащиться обратно в камеру, а?»
Запрокинув голову, Банни расхохотался, очень довольный собой, но никто даже не улыбнулся.
Когда Банни опять принялся за свое («А вот есть классная телега про Дикий Запад — ну, когда там еще виселицы в ходу были…»), Камилла подвинулась, освобождая место, и послала мне вымученную улыбку.
Я подошел и уселся на подоконник между ней и Чарльзом. Она быстро поцеловала меня в щеку:
— Как поживаешь? Ты, наверно, не мог понять, куда мы делись, да?
— Поверить не могу, что мы так до сих пор и не виделись, — негромко произнес Чарльз, поворачиваясь ко мне и забрасывая лодыжку одной ноги на колено другой. Нога тряслась, как испуганный зверек; ему пришлось положить сверху ладонь, чтобы унять дрожь. — Все дело в том, что мы страшно влипли с квартирой.
Не знаю, что я ожидал услышать от них, но явно не это:
— С квартирой?
— Мы оставили ключ в Виргинии.
— Тетушке Мэри-Грэй пришлось ехать аж в Роанок, чтобы отправить его через «Федерал экспресс».
— Я думал, вы сдаете кому-то еще, — с подозрением сказал я.
— Да, но этот наш съемщик уехал неделю назад. Как последние идиоты, мы попросили его выслать нам ключ простым письмом. А хозяйка квартиры во Флориде. Так что все это время мы торчали в загородном доме.
— Как мыши в мышеловке.
— Фрэнсис повез нас туда, а за пару километров до дома с машиной что-то стряслось. Жуткий скрежет и дым столбом.
— Руль отказал, представляешь? Мы влетели в канаву.
Они тараторили, перебивая друг друга. На несколько секунд их перекрыл пронзительный голос Банни:
— Так вот, у этого судьи была излюбленная система. По понедельникам он вешал угонщиков скота, по вторникам — шулеров, по средам — убийц…
— …Нам пришлось добираться пешком, — продолжал Чарльз, — а потом мы днями напролет названивали Генри, чтоб он за нами приехал. Но он не брал трубку, ты ведь знаешь, как трудно с ним бывает связаться…
— А у Фрэнсиса даже еды никакой не было, только несколько банок маслин и смесь для выпечки.
— Ох да, маслины и «Бисквик» на завтрак, обед и ужин.
«Неужели правда?» — подумал я и на краткий миг испытал огромное облегчение — нет, ну надо ж было быть таким дураком! — но тут вспомнил квартиру Генри и чемоданы у двери.
Банни подбирался к развязке:
— …И тут судья говорит: «Сынок, сегодня у нас пятница, и, хотя я с удовольствием повесил бы тебя прямо сейчас, придется подождать до вторника, так как…»
— Даже молока не было, — добавила Камилла. — «Бисквик» приходилось замешивать на воде.
Раздалось негромкое покашливание, и я поднял глаза. На пороге стоял Джулиан.
— Умолкните, трещотки, — сказал он во внезапно наступившей тишине. — Силы небесные, и где же вы пропадали все это время?
Чарльз прочистил горло и, глядя на стену, принялся как заведенный пересказывать историю про ключ от квартиры, машину в канаве и маслины с «Бисквиком». В косых лучах зимнего солнца предметы выглядели застывшими, прорисованными до мелочей, словно бы ненастоящими, и у меня возникло ощущение, что я начал смотреть с середины какой-то запутанный фильм и никак не могу уловить нить повествования. Тюремные шуточки Банни почему-то совершенно выбили меня из колеи, хотя я вспомнил, что раньше, осенью, он тоже постоянно рассказывал что-нибудь подобное. Тогда, как и сейчас, ответом было лишь натянутое молчание, но ведь другого эти глупые, дрянные шутки и не заслуживали. Мне всегда казалось, что Банни черпает их из какого-нибудь доисторического сборника анекдотов вроде «Адвокаты шутят», который, скорее всего, валяется у него на книжной полке рядом с автобиографией Боба Хоупа, [53] романами про Фу Манчу и «Мыслителями и творцами». (Позже выяснилось, что так оно и было.)
— Почему вы не позвонили мне? — озадаченно и, как мне показалось, несколько обиженно спросил Джулиан, когда Чарльз закончил свой рассказ.
Близнецы смотрели на него, не зная, что ответить.
— Нам это как-то в голову не пришло, — наконец сказала Камилла.
Джулиан посмеялся и процитировал афоризм из Ксенофонта, в котором буквально говорилось о палатках, воинах и приближении врага, но подразумевалось, что в час испытаний лучше всего обращаться за помощью к своим.
После греческого я вышел из кабинета, не обменявшись ни с кем ни словом, и зашагал прочь от Лицея в полном смятении чувств. Все мысли тут же отзывались беспричинным ощущением опасности и настолько противоречили друг другу, что я утратил способность строить какие-либо предположения и лишь тупо изумлялся происходящему. Перспектива возвращения в комнату казалась невыносимой. Я отправился в Общины и почти час просидел в кресле у окна, не в силах решить, чем заняться. Пойти в библиотеку? Взять машину Генри (ключи все еще были у меня) и съездить куда-нибудь — например, проверить, нет ли в «Орфеуме» дневного сеанса? Сходить к Джуди попросить таблетку валиума?
В конце концов я пришел к заключению, что последнее является необходимым условием для осуществления любого другого плана. Я вернулся в Монмут и поднялся к Джуди, но обнаружил на двери ее комнаты накорябанную золотым маркером записку: «Бет! Мы с Трэйси едем обедать в Манчестер. Давай с нами? Я в мастерской до одиннадцати. Д.».
Я стоял, озадаченно рассматривая дверь, облепленную фотографиями разбитых автомобилей и провокационными журнальными заголовками. На дверной ручке болталась в петле голая кукла Барби. Времени было начало второго. Я подошел к безупречно белой двери своей собственной комнаты — она единственная не была украшена постерами «Флештоунз», религиозной пропагандой, суицидными цитатами из Арто [54] и тому подобным — и подивился скорости, с какой мои соседи умудрились налепить всю эту дрянь, а также загадочности их мотивов.