В тишине слышался только скрип его ручки и громыхание посуды на кухне.
— Такие рассылают всем или только нам? — спросил я.
— Только нам.
— Чего ради, интересно?
— Полагаю, ради отчетности.
Он открыл последнюю страницу, оказавшуюся практически чистой. Если у Вас есть какие-либо особые похвальные или критические замечания о работе данного преподавателя, пожалуйста, изложите их здесь. Разрешается использовать дополнительные листы.
Ручка Генри нерешительно замерла над бумагой, затем он сложил опросник и отодвинул его в сторону.
— Что, совсем ничего не напишешь? — спросил я.
Генри отпил чай:
— По-твоему, в природе существует способ донести до сознания декана, что среди нас обитает божество?
После ужина я вернулся к себе. Мысль о предстоящей ночи ужасала меня, но вовсе не потому, что я боялся визита полиции или меня мучила совесть, — все подобные предположения были бы здесь неверны. Напротив, к тому времени, за счет необъяснимых ресурсов подсознания, я вполне успешно выработал нечто вроде защитного механизма, который блокировал все, что было связано с убийством. Конечно, я так или иначе касался этой темы в нашем узком кругу, но в одиночку размышлял над ней редко.
Оставаясь один, я испытывал напасти другого рода: приступы нервозности, беспричинный страх, беспредельное отвращение к самому себе. Все глупости и жестокости, которые только числились за мной, всплывали в памяти с неправдоподобной четкостью. Бесполезно было мотать головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли, — парад проступков и провинностей, возглавляемый невесть откуда взявшимися детскими воспоминаниями (мальчишка-инвалид, которого я дразнил, пасхальный цыпленок, которого я затискал до смерти), шествовал во всем своем язвящем великолепии.
Пытаясь отвлечься, я садился за греческий, но толку было чуть. Найдя в словаре нужное слово, я забывал его, стоило только оторвать взгляд от страницы; из головы разом улетучились все падежи и склонения.
Около полуночи я спустился позвонить близнецам. В трубке раздалось сонное «алло» Камиллы. Она была немного пьяна и уже собиралась ложиться.
— Расскажи мне что-нибудь забавное.
— Не знаю я ничего забавного.
— Ну тогда просто что-нибудь.
— Может, сказку? Как насчет «Золушки»? Или лучше «Три медведя»?
— Расскажи мне какой-нибудь случай из детства — когда ты была совсем маленькой.
И тогда она рассказала мне о своем единственном воспоминании об отце. Это было незадолго до автокатастрофы. Шел снег, Чарльз спал, а она стояла в кроватке и смотрела в окно. Отец, одетый в старый серый свитер, стоял во дворе и обстреливал снежками забор.
— По-моему, дело было ближе к вечеру. Не знаю, зачем он вышел во двор, помню только, что мне захотелось к нему так сильно, что я попыталась выбраться из кроватки. Тут пришла бабушка и подняла загородку, чтоб я не смогла вылезти, — я, конечно, заплакала. Потом там оказался дядя Хилари — это брат бабушки, он жил тогда вместе с нами — увидел, что я плачу, и пожалел меня. Порылся в карманах, нашел рулетку и дал мне ее поиграть.
— Рулетку?
— Ну да. Знаешь, такие, которые сматываются сами, если нажать на кнопку? Мы с Чарльзом потом все время из-за нее ссорились. Она до сих пор где-то дома валяется.
Около десяти утра меня разбудил стук в дверь.
На пороге я обнаружил Камиллу — судя по ее виду, одевалась она впопыхах. Пока я стоял, щурясь спросонья, она, не дождавшись приглашения, вошла и заперла дверь:
— Ты уже выходил на улицу?
По спине пробежал паучок тревоги, я присел на кровать:
— Нет. А что?
— Ума не приложу, что происходит. Чарльза и Генри вызвали в полицию. Где Фрэнсис, даже не знаю.
— Что?!
— Сегодня около семи к нам пришел полицейский, попросил позвать Чарльза. Зачем — не сказал. Чарльз оделся, они ушли, а в восемь позвонил Генри. Сказал: ничего, если он немного опоздает? Я спросила, что он имеет в виду. Мы ведь не договаривались ни о какой встрече. А он: «Спасибо. Извини, что так получилось, просто у меня здесь полицейские, им нужно что-то выяснить насчет Банни».
— Не волнуйся, как-нибудь образуется.
Она откинула прядь со лба тем же сердитым жестом, каким это обычно делал Чарльз.
— Но это еще не все. Там снаружи — настоящее столпотворение. Журналисты, полиция… Полный дурдом.
— Значит, они начали искать?
— Понятия не имею. Но мне показалось, они движутся в сторону Маунт-Катаракт.
— Может, нам стоит на время исчезнуть с кампуса?
Ее бледно-серебристый взгляд беспокойно покружил по комнате:
— Может. Одевайся, а там посмотрим.
Стоя в ванной, я в спешке скреб щеки станком, как вдруг на пороге показалась Джуди и со всех ног ринулась ко мне — от неожиданности я даже порезался.
— Ричард, ты слышал? — ухватив меня за локоть, спросила она.
Потрогав щеку, я увидел на пальцах кровь и сердито посмотрел на Джуди:
— Что я должен был слышать?
— Про Банни.
Глаза у нее были большие и круглые, и говорила она как-то сдавленно:
— Мне Джек сегодня все рассказал. А ему Клоук вчера вечером. Я такое в первый раз слышу, чтоб кто-то вот так вот взял и испарился. Это уж как-то чересчур. А Джек еще говорит, что если его до сих пор не нашли, то…
Нет, то есть наверняка с ним все в порядке и ничего страшного — тут же добавила она, заметив выражение моего лица.
Я не знал, что на это ответить.
— Смотри, если что, я дома.
— Хорошо.
— Нет, серьезно, если тебе вдруг, например, захочется поговорить… Я все время у себя, заходи, не стесняйся.
— Спасибо, — довольно резко ответил я.
Вместо того чтобы скорчить обиженную мину, она взглянула на меня в упор, и в ее глазах я увидел сострадание и понимание той изоляции, на которую обрекает человека горе.
— Все будет хорошо, — сказала она, стиснув мою руку, и ушла, уже в дверях послав мне еще один скорбный взгляд.
Кипучая деятельность, захлестнувшая кампус, превзошла мои ожидания, даже несмотря на рассказ Камиллы. Стоянка была забита машинами, и все вокруг заполонили горожане — большей частью, судя по виду, рабочие с фабрики, многие были с детьми, почти все несли сумки с обедом. Широкими, ломаными цепочками они продвигались в направлении Маунт-Катаракт, тыча в снег палками, а вокруг, с любопытством поглядывая на них, слонялись студенты. Были там и патрульные, и помощники шерифа, и несколько человек из полиции штата. На лужайке, рядом с парой официального вида машин, выстроились три фургона: местная радиостанция, столовская передвижная закусочная, «ЭкшнНьюз-12».