Сахар еле-еле приподнимает правую руку.
— Тексье, еще кое-что.
Амбал склоняется над ним, в нескольких сантиметрах от его рта.
— Иезавель.
— Да.
— Она…
Сахар с трудом сглатывает.
— Берлин.
Потом:
— Живую… или мертвую.
Он указывает пальцем на дверь.
— Бумаги… бумаги в сейфе…
Тексье кивает.
— Задача номер один.
Сахар теряет сознание.
Врач не церемонясь выталкивает Тексье.
— А теперь уходите. Давление очень низкое, мы можем потерять его.
Он послушно отходит в сторону.
Берлин, задача номер один.
Прежде чем выйти, он окликает врача:
— Он выкарабкается?
Задача номер один для него.
— Не знаю… задет позвоночник… зато, кроме селезенки, не поврежден ни один жизненно важный орган, настоящее чудо…
Не слушая дальнейших объяснений, Тексье открывает дверь и выходит в коридор. Он узнал то, что хотел. Он уверен, что раз ни один жизненно важный орган не затронут, Сахар будет цепляться за жизнь, пока не отправит на тот свет Иезавель.
«Живучий, как вошь».
Ситуация ясна. Либо он прикончит Сахара и смотается со всем, что только может унести.
Несколько тысяч евро, которые заперты в сейфе.
Либо сделает ставку на безумие старика и подчинится приказу. Джон Манкидор.
Правая рука Сахара. Да и все остальные паразиты никогда не позволят ему распоряжаться здесь без позволения Хозяина.
Вариант номер два.
Решение принято.
«Сейф».
В ОКРЕСТНОСТЯХ ДИЖОНА,
3 января 2008
«Мерседес» Сахара мчится по трассе А39 в сторону немецкой границы. Сидящие в нем Иезавель и Натан ни словом не перекинулись с тех пор, как бежали из Ком-Бабелии.
Камилла.
Иезавель достает из кармана деньги, чтобы заплатить за проезд по трассе и заправиться.
Отомстить за Камиллу.
«И что я делаю здесь, с Иезавелью, которая собирается разыскивать своих дочек по всей Европе?»
Клоны ее дочерей, клочки окровавленной плоти, утыканные трубками и плавающие в емкостях с амниотической жидкостью.
Вместо того, чтобы пойти в полицию.
Просто-напросто.
Так сделал бы любой, у кого есть хоть капля здравого смысла.
«А что потом?»
Камиллу уже не вернешь.
Языки пламени, лижущие ее тело.
Вопрос срывается сам собой:
— Куда мы едем?
Иезавель, сидящая за рулем, не сводит глаз с дороги.
— В Берлин.
— Почему в Берлин?
— Это единственная зацепка, которая у меня есть.
— То есть?
— Потсдамер Платц, семь.
Некоторое время Натан переваривает информацию.
— Это еще что?
Она словно колеблется, потом повторяет:
— Единственная зацепка, которая у меня есть.
Натан кивает.
— Окей.
«Снова нестись куда-то».
Мало того, нестись, зная, что позади полчища Сахара, которые, должно быть, уже бросились за ними вдогонку.
— Ты ведь подумала тогда, что они уже ждут нас там.
Она кивает.
— Твой отец… я хотел сказать, Сахар, возможно, предупредил тех, кто охраняет твоих дочерей, чтобы их спрятали в надежном месте.
— Не думаю, что он успел. Он не ожидал, что я в него выстрелю.
«Никому и в голову не придет, что дочь может выстрелить в отца».
— Достаточно одного его приказа, чтобы они хладнокровно расправились с твоими дочками.
Иезавель напряглась, это видно по затылку. Натан спрашивает себя, не зашел ли он слишком далеко.
— Мне очень жаль, я не то…
— Ты не понимаешь.
— Мне правда жаль, уверяю тебя.
Она раздраженно машет рукой.
— Я не собираюсь забирать своих дочерей…
— Тогда почему мы оказались на трассе, ведущей в Берлин?
— Я хочу их уничтожить.
— Убить родных дочерей?!
Глаза Иезавели превратились в два мутных окуляра, направленных на дорогу, где мелькают белые полосы.
— Я-то думал, речь идет о том, чтобы вырвать их из когтей Сахара.
Иезавель с силой давит на тормоз и въезжает на аварийную полосу. Через сотню метров «Мерседес» останавливается. Иезавель отстегивает ремень безопасности и хватает Натана за плечи.
— Это чудовища!
«Клоны».
— Это не мои дочери, а плоды долбаных генетических экспериментов, им от двух до пяти лет, они кишат нановирусами и дожидаются часа, когда технология разовьется настолько, что они смогут вылезти из своих резервуаров, вот что они такое.
«Не ее дочери».
Усвоил.
— Я понял.
Образ Иезавели складывается все отчетливее — одновременно с паззлом, который Натан пытается собрать с октября прошлого года. Многочисленные потрясения, перекликаясь друг с другом, придают отражению в зеркале небывалую ясность. Погибли почти все, кого он любил и ценил. Александр, Бахия, Дени, Камилла.
«Мама».
Мари, должно быть, с ума сходит, беспокоится о них.
Камилла!
«Она даже не в курсе…»
Сообщить ей о смерти Камиллы.
Мари упадет в обморок, когда узнает.
Натан подбородком указывает на руль.
— До Берлина осталось около тысячи километров.
Иезавель слушает молча.
— Если нам повезет и будет хорошая погода, доберемся туда часов через десять.
В три или четыре часа утра.
Потом найти этих монстров и обезвредить их.
— Я должен вернуться не позже, чем через два дня.
«Чтобы быть рядом с Мари».
Иезавель отвечает холодно:
— В любом случае, если мы не вернемся через два дня, будет слишком поздно.