Она посмотрела на меня.
– И ты оказался прав?
От сильного порыва ветра дом задрожал, и я переждал его, чтобы ответить.
– Был сильный пожар в заброшенном складе возле государственных доков, а я прослушивал частоту раций пожарной команды и добрался туда быстро. Я пробежался взглядом по толпе и заметил человека, которого больше интересовали зеваки, чем сам пожар. Я начал наблюдать за ним и заметил, что он вырывает у себя клочья волос и при этом даже не вздрагивает. Это называется трихоломанией, а трихоломаньяки…
Тут в Эйве встрепенулся патологоанатом. Она подскочила и закивала:
– …Вырывают волосы ради удовольствия и снятия нервного напряжения. Я об этом читала. У взрослых такое встречается редко. Это одно из импульсивных расстройств контроля. Как тяга к азартной игре, взрывы ярости, клептомания и… – Она замолчала, и брови ее полезли вверх.
– Все правильно, – сказал я, – и пиромания. Я увидел, как Джоэл Эдриан вытащил записную книжку и подошел к рабочему из доков. Перед тем как сделать выбор, Эдриан делал заметки. Рабочий рассказал мне, что этот мужчина репортер, которому нужны показания свидетелей для заметки. Он также сказал, что репортер записал его имя и адрес для правдоподобности.
– И что же сам Эдриан?
История подходила к концу. Гарри, почувствовав мое затруднение, подхватил нить повествования. Я откинулся на подушке, прислушиваясь к шуму грозы, но кроме голоса Гарри ничего слушать не мог.
Карс догнал Эдриана и записал его данные. Мы наблюдали за ним каждый день и каждый час. Через четыре пня Карс проследил за ним до дома того рабочего из доков. Эдриан вошел, а Карсон вызвал подкрепление и, подойдя к окну, увидел хозяина, который лежал на полу, связанный проволокой…
Эйва внимательно смотрела на меня. Я закрыл глаза, и слова Гарри превратились в киноленту. Эдриан пропитывает красную шелковую подушечку бензином, а рабочий сражается с проволочными путами. Эдриан кладет пахучую подушечку на полные ужаса глаза рабочего, целует его в лоб. Потом достает из кармана зажигалку – одну из таких трубок с ручкой, как у пистолета, которую он выбрал, чтобы она напоминала волшебную палочку. Я бросаюсь в дверь головой вперед. Эдриан щелкает зажигалкой, улыбаясь мне, словно нам предстоит разделить чудесный ужин…
– Карсон? – откуда-то издалека доносится голос Эйвы, опять сквозь шум дождя.
Звук выстрела из моего пистолета был ошеломляющим. Я протиснулся за диван, не зная, куда попал и вооружен ли Эдриан. Сердце бешено билось. Потом я услышал громкий стук, как будто кто-то колотит молотком, и выглянул. Эдриан дергался в судорогах на полу, голова его и пятки стучали по дереву. Он стонал и харкал кровью. Я смотрел, как розовые брызги превращаются в алую струю. Корчась, он пытался уползти от смерти, а за ним тянулся широкий кровавый след…
– Карсон? Ты убил его? – Голос Эйвы вернул меня в настоящее.
– Он сделал то, что должен был сделать, – сказал Гарри и посмотрел на меня. – Только не начинай все сначала, Карс.
Я покачал головой: этот момент никогда не сотрется в памяти.
– Может быть, мне удалось бы его отвлечь. Дождаться подкрепления. Его можно было изучать, чтобы в будущем…
Гарри поднялся и направил указательный палец в мою сторону.
– Я не желаю больше слышать этот психологический лепет! Ты коп, а не какой-нибудь занюханный студент, изучающий психопатов. Еще секунда – и голова того парня из доков превратилась бы в пылающий шар.
Эйва коснулась моей руки.
– Ты никогда не рассказывал Гарри о брате? Откуда к тебе приходят такие идеи?
Я посмотрел на Гарри.
– Он выводит их из своих собственных.
Внезапно мне вспомнился один странный момент на кладбище на Церковной улице, и я понял: Гарри сказал тогда, чтобы на этот раз я не ехал к Джереми один, что мы решим этот вопрос вместе.
Мне было стыдно смотреть ему в глаза.
– Я соврал, Гарри. Я выдавал идеи Джереми за свои. Как будто это я вышел со всеми этими зацепками на Эдриана.
Гарри фыркнул.
– Не говорить и соврать – совсем не одно и то же, Карсон. Если бы ты, например, постоянно врал себе, что не хочешь есть, то весил бы сейчас килограмма полтора.
– Я не был откровенен с тобой.
– Ты собирался рассказать мне, что берешь идеи у психа? Мне и так было очень непросто верить тебе, когда ты выдавал их за свои.
– Ты выяснил, откуда мои идеи. И все-таки поддержал их.
Указующий палец Гарри снова направился на меня.
– Не с самого начала. Я выяснил, кого ты навещал. Я понятия не имел, что ты получаешь от него информацию. Я сообразил это только тогда, когда ты после этих визитов стал дополнять свою теорию. Если бы ты рассказал мне, что черпаешь идеи у серийного убийцы, я бы просто сбежал, да еще по дороге вышиб бы двери. Не нужно преувеличивать длину моей шеи, Карс!
Эйва сидела на краю дивана, смотрела, слушала и нервничала. Было заметно, что что-то вертится у нее на языке. Она начала было говорить, но тут загремел гром, и она замолчала. Когда Эйва наконец заговорила, голос ее был таким же печальным, как и глаза.
– Когда-то давно ты уже получил ожог. На другой руке. Очень сильный. Ткани там полностью выгорели.
Гарри застыл на месте. Повернулся к Эйве. Снова ко мне. Прежде чем я успел уклониться, он схватил меня за руку и увидел шрамы годичной давности.
– Господи… – прошептал он.
– Расскажи мне о своем прошлом, – сказала Эйва. – Расскажи все.
Мы оказались в самом центре бури. Дождь сейчас хлестал под углом. Под полом завывал ветер. Порывом ветра на веранде опрокинуло кресло.
– Мой отец был инженером-строителем, – начал я. – Для него пересечь грань между здравым рассудком и умопомешательством было так же легко, как построить мост через неглубокую расселину. Он представлял собой темную силу, которая питалась страхом, болью и паникой.
– Твоими, – сказала Эйва.
– Нет, Джереми. Он насиловал его просто безумно. Боль моей матери была мучительной, но чисто ментальной.
– А к тебе он не приставал?
– Он едва замечал меня. По крайней мере до тех пор, пока я не вырос достаточно, чтобы привлечь его внимание.
Гарри спросил:
– Сколько тебе было лет, когда?…
– Мне исполнилось десять за день до того, как Джереми заманил отца в лес и разрезал его на части.
Вдалеке послышался вой сирены: пожарная команда выехала на пожар от удара молнии.
– Отец заметил существование моего брата, когда тому было десять. Как будто Джереми внезапно материализовался. Думаю, возраст десять лет был чем-то отмечен для моего отца. Чем-то из его собственной жизни…