Майснер, по своему обыкновению, быстро поклонился и проводил меня по трапу на пристань.
Я сделал большой крюк по узким переулкам, аллеям и городским скверам, вдоль северной оконечности гавани, где швартовались каики. Майснер не дурак; я знал, что за мной могут установить слежку, и потому держал ухо востро, с подозрением оглядывался на каждого, кто шел сзади или показывался в дверном проеме.
Джип был припаркован неподалеку от красно-синего каика; Юджин расположился на палубе и пил пиво. Он предложил бутылку мне, как только я перешел по узким сходням.
— Миссия выполнена, — сказал я со вздохом облегчения и благодарно принял пиво.
Полдень еще не наступил, но от жары у меня уже пересохло в горле. Юджин сидел без рубашки, и рыжие волосы у него на груди были покрыты бисеринками пота.
— Ты сделал снимки? — спросил я.
— Да. — Он отхлебнул пива и рыгнул, а потом гордо протянул мне фотографии. Десять полароидных снимков, изображающих наиболее сохранившуюся амфору в разных ракурсах. Тонкий слой древних росписей был виден, даже несмотря на кораллы и ракушки, облепившие кувшин. Я осторожно убрал фото в карман.
— Майснер беспокоится. Он определенно заинтересован. Я только что с ним разговаривал.
У Юджина в уме крутился тот же самый вопрос, который занимал и меня.
— Но почему он прибыл на день раньше?
— Не знаю, — ответил я. — Я тоже об этом подумал. В любом случае полагаю, что мы получим как минимум по двадцать штук за амфору, и делу конец. Что скажешь?
Юджин присвистнул, производя в уме подсчеты.
— Итого — сто двадцать тысяч.
— Подели на троих, — напомнил я.
Он почесал в затылке.
— Да, по сорок штук каждому. И потом — там, откуда мы привезли этих малышек, есть еще!
— Давай не будем жадничать.
— Жадничать? Кто жадничает? — Юджин хихикнул. — Ты же видел, как это просто. Хочешь умереть в нищете? Возьми-ка еще пивка.
Я отказался от пива. Ясно, что Юджин уже планирует следующую поездку за амфорами; он явно вошел во вкус, и теперь бесполезно было взывать к его здравому смыслу. Часы показывали почти двенадцать. Пора идти.
С моря дул сильный ветер. Он сносил легкие предметы, попадавшиеся ему на пути, и кружил их в воздухе. Брызги от пенящихся волн блестели в знойном воздухе. Лодки качались, точно пробки, натягивая причальные канаты; якорные цепи скрежетали, снасти гудели и готовы были вот-вот лопнуть.
Но яхта Майснера покоилась в безопасном месте у причала, как роскошный круизный лайнер. Стюард уже ждал меня и приветствовал, как только я приблизился.
— Месье Хенсон? Сюда, пожалуйста. — Он говорил вежливо и негромко, с французским акцентом.
Я последовал за ним в элегантный салон, где столы щеголяли дорогим сверкающим хрусталем и блестящим фарфором. Букеты красных и желтых роз стояли на каждом из четырех столов.
Майснер уже сидел там. Он встал, чтобы поздороваться со мной.
— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Шампанского, если угодно?
Прежде чем я успел ответить, он сделал жест стюарду; тот принес серебристое ведерко со льдом и охлажденную бутылку «Дом Периньон» и профессионально быстро извлек пробку. Майснер попробовал, одобрительно кивнул и налил мне. Я поднял бокал, улыбаясь, как и положено благодарному гостю.
— За хорошую жизнь, — произнес я.
Пока Майснер пил, я оглядел пустые стулья. Столы были накрыты явно не на двоих.
— Вы кого-то ждете?
— Не сейчас. Позже. Нашу сделку лучше обсудить наедине.
Двое стюардов в кителях засуетились вокруг, поднося корзиночки со свежим хлебом, крабов, артишоки с оливковым соусом, икру и копченую сельдь. Когда бутылка шампанского опустела, немедленно откупорили вторую.
Неприметные стюарды ждали на расстоянии, готовые в любой момент наполнить наши тарелки. Майснер вел образцовый светский разговор: путешествия, анекдоты — изредка задавал вопросы об искусстве, как будто прощупывая почву в поисках информации. Я следил за тем, чтобы не сказать лишнего, и отвечал ему короткими рассказами о жизни на Миконосе. Спустя какое-то время Майснер, видимо, немного расслабился и начал запросто смеяться.
Стюард принес в фаянсовом горшочке жаркое из говядины, маринованной в вине. Он разложил его по тарелкам и доверху наполнил бокалы шампанским. Майснер жестом отослал его.
Я расценил этот жест как знак того, что разговор о пустяках окончен. Майснер превратился из светского болтуна в сурового дельца.
— Итак, — сказал он, — вы можете что-либо мне показать?
Я кивнул и выложил фотографии на стол; Майснер надел очки и начал медленно рассматривать снимки, изучая каждый из них с помощью еще и увеличительного стекла. Наконец он снял очки, аккуратно положил их рядом и пристально взглянул на меня.
— Эта амфора, судя по всему, относится примерно к пятому веку до нашей эры, а не к четвертому.
— К пятому так к пятому. Разница всего в сто лет. — Видимо, у нас начинался словесный поединок. Придется немного побороться со стариком.
— И сколько их у вас?
— Несколько. А сколько вам нужно?
Он поджал губы и медленно отодвинул от себя тарелку с нетронутой едой.
— Это зависит от их состояния.
Я понимающе улыбнулся.
— Смею заверить вас, что все они в хорошем состоянии, и мой клиент готов предъявить товар, когда вам будет угодно. По двадцать тысяч за штуку.
Майснер потянулся к своей тарелке, взял маленький кусочек жаркого и принялся задумчиво жевать.
— Похоже, вы нашли настоящий клад. Полагаю, речь идет о долларах, а не о евро?
Я кивнул:
— Да. Завтра я могу привезти вам образец. Остальные — в течение недели.
Видимо, Майснер заинтригован. Он барабанил пальцами по столу, производя быстрые подсчеты в уме.
— Если амфоры в хорошем состоянии, могу предложить десять тысяч за каждую. Не больше.
Нужно было сохранять спокойствие. Кое-что об искусстве торговаться мне было известно. Я покачал головой:
— Не пойдет. Слишком большой риск. Кроме того, мой клиент никогда не согласится на такие условия. Двадцать — или до свидания.
Майснер прищурился.
— Для меня это дороговато.
Я сделал вид, что собираюсь встать и уйти. Майснер немедленно пошел на уступки:
— Пятнадцать.
— Извините.
Он покрутил бокал и сделал глоток, не сводя с меня глаз. Я чувствовал, что подцепил его.
— Ладно, — твердо сказал Майснер. — Но в таком случае амфоры должны быть в очень хорошем состоянии.