Я закончил играть. Линда наклонилась и поцеловала меня в щеку. Кажется, она была под впечатлением от моей игры.
— Великолепно. Где вы научились так играть?
— В церкви. Играл на органе, — сказал я вставая. — По крайней мере там меня научили хоть чему-то полезному.
Мы допили, расплатились и торопливо зашагали через площадь в «Кастро бар».
Когда мы вошли, огромное красное солнце, словно огненный шар, погружалось в море под звуки громогласной кульминации «Планет». [15] Потрясающий вид открывался из огромного венецианского окна. Мы сели на мягкую кушетку и принялись молча потягивать напитки, наслаждаясь великолепной панорамой.
Нам было слишком хорошо, чтобы подобное состояние могло длиться долго. Явилась какая-то буйная компания. Один из них крикнул: «Смотрите, здесь Линда!» — и все немедленно обернулись.
Приятели Линды отличались второсортным остроумием и скверным вкусом, но тем не менее мнили себя сливками общества. Не в меру энергичные типчики, ежегодно покидающие Манхэттен и деловой Лондон ради некой земли обетованной, где можно оставить хорошие манеры и вести себя как свиньи (кем они и были). Они расселись за нашим столиком с выпивкой в руках.
— Линда, мммилая… ты не представишь нам своего приятеля-священника? — язвительно, со специфическим акцентом, спросила молодая, элегантно одетая женщина. Линда, видимо, смутилась, ощутив мое неудовольствие. Она знала: мне наверняка не понравится то, что она обсуждает мою жизнь с посторонними. Некоторых из них я уже видел на острове. Они приезжали почти каждое лето, и я изо всех сил старался с ними не сталкиваться. Это были люди особого сорта, которые верят, что деньги дают им особую привилегию оскорблять всех, кого вздумается.
— Скажите, святой отец, — встрял толстый мужчина лет сорока, с огромным брюхом, — как это вы можете проводить целое лето на островах, не раздавая благословений?
Я злобно взглянул на него. Он испугался, но недостаточно сильно, чтобы улыбка исчезла с его лица. «Такие, как он, — подумал я, — заслуживают ответного оскорбления».
Я склонился к нему.
— Знаете, — заговорил я медленно и громко, чтобы его спутники расслышали каждое слово, — я привык сидеть в исповедальне и выслушивать скорбные истории от всяких уродливых гомиков вроде вас, которые захлебываются от жалости к себе. Они всегда ищут отпущения грехов за пару долларов.
От ужаса он потерял дар речи. Высокий, нордического типа, блондин лет под сорок пришел ему на выручку — он поднялся из-за стола, отодвинув стул, и навис надо мной.
— Что это за тип, Линда? — спросил он и угрожающе стиснул зубы.
— Сядь, Рид, — властно осадила та. — Он мой друг.
Светловолосый неандерталец неохотно вернулся на место.
— Вы великолепны, — заявил я, глядя на этого великана. — Вас надо положить в коробочку, наклеить ярлычок и поставить на полку. Скажите, сколько дерьма у вас в мозгах?
Рид уставился на остальных. Я подумал, что, наверное, зашел слишком далеко. Он уже готовился встать.
— Перестаньте, — прервала Линда, взглядом приказывая мне сбавить обороты. — Не испытывайте судьбу.
Я попытался успокоиться, невзирая на чувство сильнейшего отвращения к этим надутым снобам.
— В чем дело? Не сложилось по жизни, и ты стал священником? Выбыл из игры? — Рид засмеялся.
Линда шепнула мне на ухо:
— Не позволяйте ему вывести вас из себя. Он просто нарывается.
— Плевать, — отозвался я.
Линда едва слышно предупредила:
— В Оксфорде он был чемпионом по боксу.
Не обратив внимания на ее слова, я обернулся к неандертальцу.
— Я не выбыл из игры. Я вернулся в реальный мир. И в этом мире идиоты не вправе меня судить. Знаете, мне это уже надоело. Почему бы вам не придумать что-нибудь новенькое, чтобы скоротать время?
Верзила сердито поднялся на ноги, опрокинув наши бокалы. У него буквально пена шла изо рта.
— Я засуну твою башку тебе же в задницу.
Обмен ударами прошел молниеносно. Он выбросил вперед кулак, я инстинктивно парировал левой рукой и заехал ему правой в челюсть. Рид был высок и силен, но ему недоставало скорости, которую во мне развило фехтование. От удара он отлетел к стене и рухнул на пол без сознания.
Его друзья в изумлении раскрыли рты. Линда подошла, чтобы успокоить меня, и мы с ней быстро вышли из бара. В дверях она обернулась к компании и резко бросила:
— Пускай он священник… но не баба!
Ночь выдалась великолепная. Мы брели вдоль берега, прочь от порта. Море было спокойное, в нем отражались сияние луны и звездное небо. Если не считать отдаленных звуков музыки из баров, стояла тишина. Мы шли по направлению к Платиа Милон, где над пенистым морем вырисовывались силуэты ветряных мельниц.
В тени этих старых мельниц я обнял Линду и притянул к себе. Она не отодвинулась. Лунный свет отражался на ее гладкой, загорелой коже, серебрил шелковистые темные волосы. Я поцеловал ее, и она охотно подчинилась. Экзотический, тяжелый запах ее духов сладко реял в ночном воздухе.
Линда не спешила отодвигаться.
— Кажется, я влюбилась в тебя, — прошептала она. Мне казалось, я слышал биение ее сердца.
— Я хочу тебя, — сказал я.
На траве, в тени ветряных мельниц, я начал расстегивать ее блузку, потом просунул ладонь в чашечку кружевного бюстгальтера. Через несколько минут я уже срывал с нее одежду. Я желал Линду, и она желала меня здесь и сейчас. Огонь и лед, жестокость и ярость, взрыв неуправляемой страсти. Она страстно поцеловала меня — ничего подобного я уже давно не испытывал, — притянула к себе, ногтями впилась в мою спину, застонала… Я пытался разглядеть ее лицо в лунном свете, но глаза Линды были закрыты, на губах играла слабая торжествующая улыбка. Я целовал ее снова и снова, наслаждаясь сладостью ее уст.
Вдруг она остановилась.
— Нет, не здесь, — попросила она. — Я хочу, чтобы у нас все было по-особенному.
Крикнула ночная птица, море с шепотом ударилось о берег. Я лежал навзничь, на песке, рядом с Линдой. Меня переполняло неимоверное желание, но я не собирался торопить события. Несколько секунд висело напряженное молчание. Возможно, она ждала, чтобы я начал. Не знаю. Я взял Линду за руку, чтобы помочь ей встать, и мы зашагали назад, на звуки музыки.
Мы брели по лабиринту переулков, среди прихотливо разбросанных домишек, сияющих белым в свете луны, проходили мимо бесчисленных маленьких церквушек, лепившихся друг к другу, с разноцветными куполами и распятиями, похожими на драгоценности в короне. С главных улиц, из центра городка, сюда доносился лишь отсвет неоновых огней и звуки хип-хопа. Я почувствовал, что мы отделены от прочих обитателей засыпающего острова. Мы слышали тихие вздохи ветра, бьющегося в закрытые ставни беспорядочно раскиданных построек. Затем, когда мы вышли из темного переулка на резкий свет уличных фонарей, из «Петроса» донесся дикий хохот. На пороге страстно целовались двое, абсолютно равнодушные к прохожим.