— Такое случается, — негромко отозвался я, подытоживая этой краткой фразой все, что мне было известно о сюрпризах, предлагаемых жизнью. — Даже с мужчинами.
Она взглянула на меня.
— Ты хочешь сказать, что и с тобой?
— Я не исключение из рода человеческого, — ответил я. Мне хотелось рассказать ей о своем неудачном браке, но я решил, что это бессмысленно. Многое в жизни — всего лишь иллюзия; а то, что произошло со мной за последнее время, по большей части казалось мне нереальным.
Мария спрятала кольцо в сумочку и улыбнулась:
— Ты поднял мне настроение, Гарт. Спасибо.
Я почувствовал, что готов растрогаться.
— Ты хороший человек, Мария, и удивительная женщина. Я тебя не забуду. — Я наклонился через стол и поцеловал ее.
Лицо Марии стало решительным.
— Это моя последняя ночь в Греции, так что я собираюсь окончательно с ней попрощаться и намерена вернуть кольцо Никосу.
— Ты действительно хочешь это сделать?
Она кивнула.
— Не хочу увозить с собой в Штаты неприятные воспоминания. Ничего, если я позвоню тебе попозже и расскажу, как все прошло? Мы сможем выпить на прощание.
У меня было другое предложение:
— А почему бы не сделать это прямо сейчас? Давай поднимемся к тебе и закажем в номер бутылку шампанского.
Мне не хотелось, чтобы она уходила. Я хотел удержать ее здесь, каким-то образом защитить и последовал за ней в вестибюль. Когда она повернулась, чтобы попрощаться со мной, то выглядела счастливой.
— Знаешь, ты классный парень, Гарт. Увидимся.
Мы поцеловались, как друзья. Я следил за тем, как она выходит из вращающихся стеклянных дверей и спускается на улицу по мраморным ступенькам.
Порыв. Интуиция. Не знаю что — но что-то заставила меня пойти за ней.
— Мария, подожди. Я поеду с тобой! — крикнул я.
Она остановилась.
— Лучше, если я буду одна, Гарт.
— Давай хотя бы я вызову тебе такси.
— Он живет всего в нескольких кварталах отсюда, в Колонаки. Я должна сделать это сама. Пойми меня.
Я наблюдал, как она уходит, и снова ощутил странное необъяснимое, интуитивное предчувствие.
Только настал вечер, широкая улица уже была забита медленно двигающимся транспортом. Редкие пешеходы наслаждались прогулкой в прохладных сумерках. Неподалеку от «Хилтона» остановился мотоциклист, но я не обратил на него особого внимания, хотя и заметил черную кожаную куртку и шлем с затененным щитком, опущенным на лицо. Когда Мария переходила улицу, он завел мотор и съехал с подъездной дорожки отеля, сделав разворот возле тротуара.
Я услышал заглушенный ревом мотора звук, похожий на разрыв хлопушки. Потом увидел, как Марию отбросило назад и она упала на тротуар. Мотоциклист помчался прочь и тут же затерялся среди машин.
Моей первой мыслью было, что она оказалась на пути у мотоцикла. Однако, судя по странному звуку, случилось что-то другое.
Когда я подбежал к ней, вокруг уже собралась толпа; машины, скрипя тормозами, останавливались, возбужденные голоса кричали по-гречески. Пожилая женщина истошно вопила, стоя на коленях на тротуаре; она призывала всех святых и размахивала скрюченными пальцами, чертя в воздухе крест.
Мария лежала навзничь, с широко раскрытыми и устремленными в вечернее небо глазами. Ее лицо было испачкано кровью, на груди расплывалось огромное алое пятно. Я пробился через толпу и опустился на колени рядом с ней. Мария посмотрела на меня, пытаясь что-то сказать, но ее зрачки уже остекленели. Она умирала. Сквозь прорехи ее блузки текла кровь.
Кто-то позади меня завопил по-английски:
— Вызовите полицию! В нее стреляли!
— Вызовите «скорую»! — крикнул я.
Я взял ее за руку; она была холодной и вялой. Мария отчаянно пыталась заговорить, но издавала только булькающие звуки. Ее тело вздрогнуло в последний раз и обмякло. Она умерла. Я застыл. В моем потрясенном сознании не было ни чувств, ни эмоций. Чья-то рука сжала мое плечо и заставила подняться с колен.
— Вы знаете эту женщину? — Голос был твердым и отчетливым.
Я тупо взглянул в лицо полисмена. Следом приехали другие; они обменялись несколькими словами, которых я не понял.
— Вы поедете с нами, — сказал полисмен, посовещавшись с коллегами.
Я последовал за ним в патрульную машину, начиная понемногу приходить в себя.
— Что случилось? — умоляюще спросил я. — Кто ее убил?
Полисмен озадаченно взглянул на меня, но ничего не ответил. Я услышал доносящуюся издалека сирену «скорой помощи».
— Кто мог желать ей смерти?
— Возможно, вы сами сумеете ответить на этот вопрос, мистер Хенсон.
Инспектор Коста Хараламбопулос, перебирая четки, беспокойно мерил шагами комнату. Временами он останавливался, чтобы затянуться турецкой сигаретой или отхлебнуть воды из стакана, стоящего на столе. У меня пересохло во рту и давно закончилось курево. Он неумолимо и сурово продолжал допрос:
— Скажите… как давно вы были знакомы с покойной?
Я в сотый раз повторил всю историю с самого начала. Я понял, что он пытается найти в ней изъян, заставить меня выложить правду. Инспектор был исполнен решимости и упрямо искал зацепки. Он кружил по комнате и смотрел на меня прищурившись, как лев смотрит на добычу. Я восхищался его упорством. Инспектор был человек средних лет, с густыми седыми усами — некий компромисс между боксером в среднем весе и высоким, поджарым атлетом, любителем активного отдыха.
— Что вам было от нее нужно? — спросил он в сотый раз.
Я чувствовал себя неловко и немного глупо. Мы с Марией провели много времени вместе, но я не смог назвать полицейским ее фамилию. Неужели мое существование настолько пусто и эгоистично, что я даже не удосужился спросить ее полное имя?
Хараламбопулос разбирал содержимое сумочки Марии, сваленное на столе. Он вытащил ее паспорт и пролистал.
— Мария Уоррен. Двадцать пять лет, место рождения — Куз-Бэй, Орегон, США. — Он слегка запнулся, произнося «Куз-Бэй», и сам улыбнулся своей неловкости. Инспектор говорил низким и гулким голосом, с греческим акцентом, хотя и бегло владел английским. — Ее постоянное место жительства?..
— Она говорила, что Нью-Йорк.
Он провел рукой по курчавым седеющим волосам и прикрыл глаза, как будто пытаясь сосредоточиться.
— Да, Нью-Йорк. Я три года прожил в Астории, штат Нью-Йорк. В шестидесятых. Работал поваром в кафетерии, — сказал он, пристально глядя на меня и, возможно, припоминая что-то из своего прошлого. Улыбка озарила его суровое лицо. — Все про вас, американцев, знаю. Скажите… что вы делаете в Греции?