— Я и вправду так думаю. Ты красивая.
— Тс-с-с. Это не так. Прекрати, — возразила она, не сумев сдержать улыбки. — В любую минуту может вернуться Стивенс.
Эд Браун придвинулся к решетке немного ближе.
— Я не могу дождаться той минуты, когда мы будем вместе, — прошептал он. — Я думаю об этом каждый день.
— О-о-о, — проворковала она, с любовью глядя на него, улыбка вновь появилась на ее лице. Но затем она обернулась и посмотрела в тюремный коридор, и «язык» ее тела полностью переменился. Она застыла. — Стивенс. Как дела? — Ее голос звучал тускло, тон стал официальным.
Эд услышал шаги, приближающиеся к его камере, и вернулся на угол своей тюремной койки. Через пару секунд появился Стивенс, плотный, внушительный мужчина ростом шесть футов четыре дюйма, с ручищами гориллы и нашивкой на плече. Скорее всего, его отчислили из полицейской академии, решил Эд. Стивенс работал в дневную смену в охране исправительного центра Лонг-Бэй с полудня до полуночи. Это стало одной из причин, по которой Эд Браун предпочел придерживаться ночного графика — все для того, чтобы как можно больше времени проводить с ней и избежать длинных тоскливых часов со Стивенсом, который торчал у камеры, абсолютно не представляющий никакой пользы и не годный даже для приличной беседы. Теперь Эд спал с пяти вечера до полуночи, пока на смену не заступала эта женщина. Выключенное освещение его не волновало. Его адвокат позаботился о том, чтобы Эд получал в свое распоряжение лампу для чтения и телевизор в любое время, когда захочет, при условии что он будет включать его не слишком громко. Эд соблюдал умеренность во всем.
— И о чем вы только болтаете? — фыркнул Стивенс, проведя ладонью по наголо обритой голове, которую многочисленные грубые шрамы делали похожей на дорожную карту.
«О, ты даже представить себе не можешь, как много у нас общего», — подумал Эд с непроницаемой улыбкой.
— Нужно же чем-то заняться, чтобы скоротать время, — ответила женщина из ночной смены.
Все верно. В отличие от кинофильмов, большинство тюремщиков не выходили за рамки дозволенного, чтобы сделать жизнь тех, кого они стерегли, несчастной. Охранник должен быть здесь, а заключенный — там, в случае с Эдом — пребывать в ожидании приближающегося судебного процесса, до которого теперь уже оставалось менее сорока восьми часов. Посему они сосуществовали настолько мирно, насколько у них это получалось. Никаких попыток сделать жизнь еще более трудной, чем она есть. Случалось немало долгих бесед, и завязывавшаяся порой своего рода дружба между охранниками и некоторыми наиболее покладистыми заключенными, осужденными на длительный срок, не являлась чем-то исключительным. Поэтому на первый взгляд ночные бдения и болтовня Эда с охранницей из ночной смены не казались чем-то странным. Необычным был только предмет их дискуссий, но они держали его в тайне.
— Увидимся завтра.
Отдежурив свою двенадцатичасовую смену, надежная союзница Эда ушла не оглянувшись. Он слышал, как позвякивали ее ключи, и этот звук отдавался в его ушах райской музыкой.
Работа продолжалась почти тринадцать месяцев, но Эд Браун достиг своей цели. Объект был тот что надо: стареющая непривлекательная женщина, без мужа, без детей, лишенная хоть сколько-нибудь интересной жизни, одинокая сотрудница исправительного центра, втайне страстно желающая потерять голову от романтического кавалера. Поначалу она была твердой, как гвоздь, но Эд дождался того момента, когда под его терпеливым и умелым воздействием заскорузлая корка размякла. Способность к размышлениям и осмотрительность всегда являлись сильными сторонами Эда. В положенный срок она раскололась перед ним словно яйцо, внутри которого — сама сентиментальность и трепетность.
Превосходно.
— Извини, Пит, — вежливо обратился Эд к Стивенсу, — будь так добр, включи мне это… э… телевизор.
В разговорах с людьми вроде Стивенса Эд старательно демонстрировал раболепие и изображал недостаток умственных способностей. Поэтому окружающие считали его тупым и покорным, показное смирение Эда внушало им ложное чувство превосходства и безопасности, которое можно было использовать против них. Зачастую Эда по-прежнему ошибочно принимали за бледного очкарика, мишень для тычков и подзатыльников на каждой переменке в школе, безответного мальчишку без друзей, без карманных денег, без чистой одежды. Однако он прибегал к такой уловке сознательно. Со времен школы Эд обрел силу и теперь настойчиво стремился вернуться на свободу, чтобы вновь пустить ее в ход.
Стивенс включил для него телевизор, из соображений безопасности установленный в коридоре, повернув экран к его камере.
— Большущее вам спасибо. Очень вам признателен.
Для Эда уже стало рутиной ложиться спать после просмотра новостей и дневных телешоу, этаким последним пунктом в домашнем задании.
— Не понимаю, как ты можешь смотреть это дерьмо, — буркнул однажды Стивенс. В ответ Эд только улыбнулся.
Надевай свои туфли на «шпильках», Макейди.
Я иду к тебе…
Макейди села в постели, внезапно, как от толчка, проснувшись от кошмара, рассеявшегося сразу, стоило ей только открыть глаза. Сердце стучало в груди как молот.
Где я?
Ах, да… ты в безопасности… Комната в сиднейском отеле, любезно предоставленная Королевскими властями. Ты на минутку закрыла глаза, вот и все, напомнила себе Мак. Еще один кошмар. Должна ли она записать его в свою книжку? Уже больше года Мак не расставалась с маленькой записной книжкой, чем-то вроде дневника своих снов, в попытке сохранить сюжетные линии ее странных ночных кошмаров и отрывочных сновидений. После событий, случившихся во время ее предыдущего визита в Сидней, она страдала бессонницей, а после возвращения в Ванкувер доктор Энн Морган, нынешняя подруга ее отца, пользовалась записями Макейди, чтобы помочь ей расшифровать некоторые из навязчивых ночных страхов. Сюжет одного, весьма красноречивого кошмара разворачивался вокруг Мак, одетой в отцовскую форму и беспомощно взиравшей на то, как Эд Браун убивал ее мать точно тем же способом, каким ему почти удалось убить саму Мак — с помощью скальпеля.
Сейчас Макейди не могла вспомнить содержание кошмара, поэтому просто записала в своей записной книжке дату и слово «Кошмар?». У нее ныла челюсть и отчаянно болела шея. Наверное, она во сне скрипела зубами. После затянувшегося стресса последних двух лет вообще удивительно, что она сохранила свои зубы. Мак расслабила жевательные мышцы, несколько раз открыв и закрыв рот болезненными зевками. Она перекатилась на непривычной постели в поисках часов, сбитые гостиничные простыни обернулись вокруг ее усталого тела словно саван.
Придется тебе подняться, девушка.
Мак планировала совершить быструю прогулку по городу, чтобы размять ноги и немного акклиматизироваться перед назначенной на семь часов встречей с командой юристов, представляющих в суде сторону обвинения. Мак побаивалась этой встречи, ее воображение рисовало вечеринку в стиле «Добро пожаловать в Сидней, где осуществляются твои самые страшные кошмары!». Придет ли туда Энди? Хочу ли я этого? Мак выпуталась из простыней, обнаружив, что майка съехала почти задом наперед, и перекатилась к прикроватному столику. Светящиеся красные цифры на гостиничных часах сообщили ей плохую новость: 18.01. Должно быть, над ней подшутили! Она отключилась больше чем на пять часов. Слишком поздно, для прогулки времени уже не оставалось. Слишком долго она спала, чтобы полноценно отдохнуть предстоящей ночью. Времени едва хватало на то, чтобы принять ванну и переодеться, а еще нужно было успеть избавиться от чувства неуверенности, до того как встретишься лицом к лицу с командой, которая добивается посмертного правосудия для Кэтрин.