Патрисию Макдугалл — четвертую жертву — в последний раз видели в воскресенье днем. Она, как всегда, гуляла с собакой в Холланд-парке. Хотя обычно это происходило по вечерам. В середине дня она пила кофе и курила в кафе. Потом заплатила и ушла. С тех пор ее никто не видел. Полицейские начали обследовать парк еще вчера, показывали посетителям фотографию Патрисии и фоторобот мужчины, который выпивал с Неллой Перри в пабе. Но никто не знал, как она уходила, и не опознал подозреваемого. Собака также исчезла. Фостер не исключал, что в любой момент ее могут найти мертвой на пороге чьего-либо дома.
Найджел Барнс начал отправлять первые данные о потомках. С помощью Энди Дринкуотера Фостеру удалось набросать семейное древо Фаэрбенов, Дартов и Гарреттов на белой доске. Наверху он написал их имена, а от них провел стрелки и выписал имена живущих ныне потомков. Фаэрбены, с которыми удалось поговорить, были отмечены в списке, остальных следовало обработать в ближайшие двадцать четыре часа, связаться еще с семью людьми. Ни один из полученных отпечатков не совпадал с тем, что обнаружили на месте преступления.
Что касается потомков Джона Джея Дарта и Джозефа Гарретта, то Фостер решил поставить машину около дома или места работы каждой из предполагаемых жертв и проследить за ними, чтобы они об этом не узнали. Если сообщать о том, что они могут стать жертвой серийного убийцы, это вызовет панику и непонимание. К операции подключились офицеры из других отделов и управлений, но старший детектив Харрис, до смерти напуганный насмешками в утренней прессе, готов был оказать Фостеру любую поддержку.
Когда Фостер вычеркивал из списка Фаэрбенов очередного представителя, к нему подошел Дринкуотер.
— Опять ничего, — устало проговорил Фостер. В списке осталось всего шесть Фаэрбенов. Был ли среди них убийца, или Фостер двигался в тупик? — Что вы хотели, Энди?
— Сэр, криминалисты обнаружили постороннюю ДНК у последней жертвы. На одежде. Похоже, пока убийца тащил ее по лестнице в квартиру, он вспотел. На ее рубашке — капли пота.
Фостер оживился. Спешка делала свое дело — преступник стал неряшливым. Раньше он не совершал ошибок, но постепенно его честолюбие росло.
У них появилась зацепка. Надо связаться с криминалистами и попросить кого-нибудь позвонить в Музей Хантера, чтобы получить образец ДНК скелета Ика Фаэрбена. Если она совпадет с ДНК убийцы, значит, преступление совершил один из его потомков.
Зазвонил телефон. Хизер Дженкинс рассказала о том, что им удалось выяснить сегодня утром в центре:
— Имя Пфайцера исчезло из списков. Никаких упоминаний о нем, его жене и ребенке.
Фостер мысленно обругал их за неудачу. Из всех фигурантов по делу 1879 года ему казалось, что Пфайцер заслуживал наибольшего осуждения. Очевидно, убийца думал так же. В глубине души Фостер надеялся, что подонка замучила совесть, он оставил одежду на пляже, шагнул в море и сгинул навсегда. Но это не объясняло исчезновение его семьи.
— Пусть Найджел продолжает работать, — сказал он Хизер. — В какой бы архив он ни захотел обратиться, все двери будут для него открыты.
Когда Фостер и Дринкуотер вошли в насквозь продуваемый актовый зал в Хоунслоу, уже сгущались сумерки. Фостер так устал, что с трудом передвигал ноги. Он дал себе слово, что после посещения общества любителей истории семьи восточного Лондона обязательно немного поспит. За подозреваемыми и потенциальными жертвами будут следить всю ночь. Каждый дюйм Пауис-сквер осмотрели и поставили под наблюдение. Похоже, в первый раз они шли на шаг впереди, а не позади убийцы, хотя это вызывало у Фостера тревогу. Неужели ему и теперь удастся выкрутиться?
Воздух в зале был холодным, даже морозным. И все же помещение было заполнено людьми. Море седых голов. Да, прав Джон Фаэрбен — лишь немногие из его товарищей еще не достигли пенсионного возраста. Фаэрбен, сидевший в середине зала, заметил их и помахал рукой. Фостер кивнул. Перед аудиторией выступал высокий пожилой джентльмен в кардигане. Он постоянно ссылался на диаграммы, которые высвечивались через проектор на экране у него над головой. Фостер и Дринкуотер стояли сзади и ждали, пока мужчина закончит, чтобы приступить к коллективному изъятию отпечатков.
Голос мужчины звучал невыразительно, монотонно. У Фостера загудело в голове. Сначала слова раздавались словно в тумане. Но затем он сосредоточился и стал слушать, о чем говорил выступавший.
— Кто ничего не знает об истории, не ведает о жертвах, принесенных во имя своей страны и семьи, тот не имеет ни малейшего представления о невзгодах и потерях, которые сопровождают процесс созидания всего крепкого и надежного. История учит нас чувству меры, возможности видеть перспективы. В глубине души мы эгоцентричны. Мир крутится вокруг нас и наших потребностей. Если мы не будем ничего делать, не станем изучать то, что находится за пределами нашего мирка, в таком случае мы будем все меньше верить в то, что есть, и иные значимые вещи. И тем быстрее мы начнем отдаляться от истины.
«Он говорит о таких людях, как я, — раздраженно подумал Фостер. — Я ничего не изучаю, ни о ком не забочусь, кроме себя. Все, что имеет для меня значение, — это работа. Здесь и сейчас. Я не чувствую ни прошлого, ни будущего. Не знаю, откуда я родом и кем были мои предки. Не знаю, кто я».
Вибрация телефона в кармане заставила его прервать процесс самоанализа. Он вытащил мобильный. Звонил бармен из «Принца Уэльского» по таксофону. У него появилась новая информация о человеке, который выпивал с Неллой Перри в прошлое воскресенье. Он не работал в тот вечер, но находился в пабе. Фостер решил сразу поехать на место. Сказал Дринкуотеру, что у него появились срочные дела, и оставил его одного разбираться с обществом любителей истории семьи.
Уходя, он посмотрел на часы. Шесть вечера. Он вспомнил газетную статью о пятом убийстве, где было написано, что тело жертвы обнаружили, когда «колокол в церкви Всех Святых прозвонил первый раз после полуночи…». В час ночи. У них оставался еще тридцать один час, прежде чем преступник завершит свое дело и смешается с толпой.
Найджел сидел в такси, продиравшемся через пробки центрального Лондона, душившие город в пятницу вечером. Люди ползли по перегруженным дорогам и наблюдали, как утекают драгоценные секунды их выходных дней.
Найджелу нужно было попасть в Национальный архив. У моста Кью дорога образовывала подобие бутылочного горлышка, и терпение Найджела лопнуло. Он выскочил из машины и последние полмили прошагал пешком. Начал моросить легкий дождь.
Свет из окон архива падал на темное озеро. Когда Найджел приблизился к дверям, охранник открыл их, проверил его сумку и пропустил внутрь. Найджел поднялся по лестнице в главный читальный зал. Молодой сотрудник — тощий бледный аспирант, выглядевший так, словно видел дневной свет лишь от случая к случаю, — ожидал его, чтобы подобрать материалы. Когда Найджел сделал запрос, аспирант положил на читательский стол несколько книг и документов. Учетные записи лондонской полиции.
Найджел сообразил, в чем заключалась проблема. В 1881 году Пфайцеру было сорок три года. В записях новобранцев пропущена информация между 1857 и 1878 годами, как раз тем самым периодом, когда Пфайцер поступил на службу. Поэтому Найджел обратился к списку увольнений начиная с 1889 года. К тому времени Пфайцеру было уже за пятьдесят, и он должен был уйти в отставку. Найджел пролистал сухие страницы нескольких томов в поисках его фамилии, пока не дошел до нового столетия, к этому времени он уже точно должен был уволиться. Никаких следов Г. Пфайцера. Если нет сведений о его увольнении, то не будет и сведений о выходе на пенсию и другой информации. Найджел проверил данные о смертях офицеров полиции до 1889 года. Но и там Пфайцер отсутствовал. Учетные записи так и не помогли ему раскрыть тайну.