– Отлично, – выговорила она, не переставая жевать. – Огромное спасибо, что принесли.
– Это удовольствие – взять и приготовить для кого-нибудь – так, для разнообразия.
– Я вас понимаю. Тоска готовить на одного.
Несколько секунд он пристально смотрел на нее.
– Устало выглядите. Вы точно не против? А то могу бросить поддон здесь и отчалить.
– Ночь меня измотала, но я справлюсь. Еда поможет. Как и компания. – Бернадетт подхватила еще кусок.
Отправив в рот полную вилку острого блюда, Гарсиа, не отрывая глаз от тарелки, спросил:
– Ваш муж… сколько лет уже, как его нет?
Бернадетт взяла стакан, отпила воды.
– В сентябре будет три года. – Поставив стакан, она, к собственному своему удивлению, поведала ему о подробностях, которые обычно избегала обсуждать. – Самоубийство. Повесился на собственном такелаже, – выговорила она, поводя кончиком пальца по краешку стакана. – Мы стояли на якоре посреди невесть чего. Мне пришлось его снимать, резать веревку, добираться домой. Больше я ни на один парусник ногой не ступала.
– Яхту продали?
– Утопила, – ответила она с удовлетворением.
Несколько секунд он сидел молча. Единственные звуки в квартире доносились из проигрывателя, где крутился диск Синатры на такой громкости, чтобы только было слышно. «Летим со мной». Ковыряя вилкой в тарелке, Гарсиа спросил:
– А сколько лет вы были замужем?
– Тринадцать. – Бернадетт взяла вилку и тоже принялась ковырять ею в тарелке. – Мы познакомились в колледже. Поженились сразу после выпуска.
– Так же как и мы с моей женой, – сказал он. – Сразу после учебы.
Бернадетт поддела кусок курицы и отправила его в рот. Пока жевала, думала, как задать свой вопрос. Но вместо того чтобы выпытывать, решила придать ему форму утверждения.
– А я было решила, что вы холостяк.
– Вдовец. Пять лет, десять месяцев и… – Гарсиа бросил взгляд на часы, – шесть дней.
– Сочувствую, – тихо выговорила Бернадетт.
В первый раз с тех пор, как начал этот разговор на личные темы, он посмотрел ей в глаза.
– Она только-только отработала смену – была сиделкой в доме для престарелых – и ехала домой. Другая машина врезалась ей в бок, вышибла с дороги в канаву и помчалась дальше.
Подыскивая слова сочувствия, Бернадетт проговорила:
– Мою сестру убили в автокатастрофе.
– Только, в отличие от случая с Мадди, того прохвоста, что убил мою жену, так и не нашли.
Гарсиа не поленился подробно ознакомиться с прошлым Бернадетт, выяснил, как погибла сестра, и даже запомнил, как ее звали домашние.
– Вы знаете про Мадди. Знатно покопались.
Гарсиа положил в рот кусок лепешки, проглотил его, запил водой и только потом откликнулся:
– Я привык знать своих людей. – Поставил стакан обратно на стол. – Если уж на то пошло, почему ваш муж это сделал?
– Записки он не оставил, думают, это была депрессия. – Уже отвечая, она не переставала гадать, с чего это босс взялся расспрашивать ее о таких сугубо личных вещах в самом начале их совместной работы: большинство из тех, с кем она работала, приберегали свои «почему» до того времени, когда узнавали ее получше. И вдруг показалось, что причина его расспросов стала ясна. Бернадетт подняла голову от тарелки, сощурив глаза.
– Вам незачем терзаться на мой счет, если вы про это думаете. Не похоже, чтобы самоубийство было заразным.
– Если вам когда-нибудь понадобится поговорить… – невозмутимо проговорил он.
– Я в порядке.
– Отлично, – бросил Гарсиа, снова занявшись едой.
Похоже, у него отлегло от души после завершения беседы на личные темы, которые он явно считал себя обязанным обсудить с ней. «Интересно, – подумала Бернадетт, – уж не новая ли это душещипательная дребедень, которую Бюро требует от своих боссов? Вроде нет, похоже, Гарсиа делает это искренне». Она перевела разговор на работу:
– Расскажите мне побольше о коллеге, с которым мне сидеть в одном кабинете.
– Грид. Отличный малый. Толковый агент. Как я уже говорил, немного чудак. – Словно споткнувшись на слове «чудак», Гарсиа поднял глаза от тарелки и уставился на залепленную бумажками стену в другом конце квартиры. Указывая вилкой на записочки, он спросил: – А вся эта чертовщина что означает?
Бернадетт разломила лепешку ребром вилки.
– Работа над делом.
– А как же…
Голос босса выдал его. Она поняла, что у него на уме. «А как же это ваше хитрожопое видение?» И, не давая ему времени перефразировать вопрос, она ответила:
– Я пользуюсь и обычными, и нетрадиционными способами.
Гарсиа отправил в рот здоровенный кусище и принялся жевать, разглядывая ее писульки, потом положил вилку, вытер губы салфеткой и, скомкав, бросил ее на стол. Кивнув на стену, он спросил:
– Можно?
– Смотрите, – ответила Бернадетт, а сама, следя за тем, как он направляется к записям, думала, как он к ним отнесется. Ее схемы из стикеров не совсем отвечали протоколу ФБР. С другой стороны, большие шишки в столице тоже не знали бы, что и подумать о «замноге», который в воскресный вечер тащит, обжигаясь, приготовленную собственными руками еду домой к какой-то мелкой сошке – наверное, это шло вразрез с каким-нибудь федеральным правилом или политикой. На свой причудливый лад Гарсиа сам оказался отступником.
Остановившись метрах в двух от стены, босс окинул взглядом всю картину – ну прямо художественный критик, изучающий линии на скульптуре. Подошел на два шага поближе, еще на два. Скрестив руки за спиной, он наклонился вперед и принялся читать надписи на отдельных листочках. Теперь он был похож на оценщика, отыскивающего подпись как свидетельство подлинности.
– Потрясающе, – произнес он не оборачиваясь. – Значит, какие-то из этих заметок имеют отношение к вашей обычной работе ножками, а какие-то – к другому вашему способу.
«Другому способу». – Бернадетт улыбнулась про себя и произнесла ему в спину:
– Точно.
Взгляд Гарсиа задержался на одном из желтых квадратиков.
– Тут написано: «Достать личные дела персонала больницы». Это про что?
– Мы этим займемся позже.
– Вижу, у нас есть что-то вроде описания внешности, – кивнул он на другой блок схемы. – Погано, что нельзя достать более подробное.
– Мне представляется, что он врач или санитар, а может, лаборант. – Бернадетт, проткнув толстый кусок курицы, отправила его в рот.
– Что? – Гарсиа распрямился и повернулся лицом к ней.
Бернадетт прожевала, проглотила, положила вилку и взяла салфетку. Коснувшись ею уголков рта, она произнесла: