– Вы же слышали, что я сказала.
Он снова развернулся и пару минут внимательно просматривал записи.
– Помогите же разобраться. – В голосе сквозило легкое раздражение. – Я этого не вижу.
«Он так ведет себя, потому что его жена была сиделкой», – подумала Бернадетт. Подойдя к боссу, она встала по правую сторону. Вытянула руку, показывая:
– Вот. Я их свела в одну группу.
Гарсиа прочел подборку заметок:
– «Потянулся к больной женщине», «Любовник женщины», «Читает „Числа“», «Читает другую книгу». Я запутался.
– Я его видела, – сообщила Бернадетт, сделав акцент на слове «видела», чтобы он понял, что она имеет в виду. – Я видела убийцу. Вчера вечером, в больнице в центре города. Он был с пациенткой. Та лежала в постели. Я следила за его движениями, его поведением. Вот описание внешности.
– Ладно. Ну и как это приводит нас к… медицинскому работнику? Вы его что, со скальпелем видели, или он одет был во врачебную униформу, или что?
Бернадетт показалось забавным, что Гарсиа с трудом, но поверил ее видению, зато явно не мог разобраться в выводах, которые она сделала. Это потому, что его жена была сиделкой, или потому, что она, Бернадетт, ошибалась?
– Плюньте вы на мои бестолковые записи. Давайте-ка покончим с нашим острым блюдом.
Он не отозвался – вернулся к изучению стикеров. На этот раз плечи у него были расправлены. Она заставит его откликнуться, а может, и разозлит его.
– Тони! – окликнула она его. Не могла припомнить ни одного «замнога», которого так быстро и охотно стала бы звать по имени. Попробовала еще раз. Погромче. – Тони! Так как насчет еды? Жрачка стынет.
Гарсиа отвернулся от стены и пошел обратно к столу.
* * *
Гарсиа упросил ее посидеть, пока он уберет со стола. Когда он из-за ее спины потянулся, чтобы забрать у нее тарелку, она заметила его идентификационный браслет – тяжелую цепь из серебряных звеньев с прямоугольником для имени, на котором рукописным шрифтом было выведено: «Энтони».
– Красивый браслет.
– Подарок жены. – Он разомкнул замок, стряхнул браслет с руки и, повернув именной прямоугольник обратной стороной, показал Бернадетт, что на нем написано: «Я католик. Если что-то случится, позовите, пожалуйста, священника». – Она всегда беспокоилась обо мне из-за работы. – Он откашлялся, прочищая горло, пока водружал браслет обратно на запястье.
«Позовите священника».
Это напомнило ей кое-что. Она глянула на часы Гарсиа, пока тот возился со своим дурацким браслетом: она опоздала на пятичасовую мессу в собор и почувствовала из-за этого себя виноватой, но в то же время утешила себя тем, что не давала никаких обещаний. А потом опять вспомнила укор священника: «Опять „может быть“. Вам нравится это слово, не так ли?»
Бернадетт решила искупить вину за пропуск мессы встречей с францисканцем в среду вечером.
Было уже поздно, когда Гарсиа ушел. Только-только она собралась заняться посудой, как удивленно замерла от грохочущих ударов в дверь. Гость вернулся за своим поддоном. Она собиралась вымыть его, но если он ему так нужен, она может его отдать. Прихватив поддон, Бернадетт пошла открывать.
Авги улыбнулся, склонясь над грязным стеклом:
– Что на ужин?
– Энчилада. Было. – Она раскрыла дверь пошире.
Гладиатор переступил порог вместе с Оскаром, который на сей раз ковылял следом без поводка. Заметив стаканы и тарелки возле раковины, адвокат спросил:
– У нас сегодня вечером было свидание?
– Нет, мы уминали энчиладу с боссом.
Авги прошелся по гостиной.
– Энчилада… Это однозначно способ продвинуться по службе.
– Это он ее принес, хотя вас вовсе не касается эта история. – Закрыв дверь, Бернадетт с поддоном в руках отправилась обратно на кухню, открыла посудомойку и стала загружать ее. – Если б я решила пустить в ход еду, то поразила бы его заливным в форме по рецепту моей тети Вирдж. Три слоя, в том числе и лаймовый, с добавлением ананасов и сливочного сыра.
– Ням-ням. – Он глянул в окно. – Прелестный вид на парковку на той стороне улицы.
Бернадетт выпрямилась с грязной тарелкой в руке.
– Мне видно реку.
– Мой вид получше.
Она почувствовала, как кто-то тронул ее ногу, и глянула вниз: Оскар вылизывал тарелку, которую она держала в руке. Бернадетт попробовала стряхнуть его, но песик не отставал, и Бернадетт, сдавшись, поставила тарелку на пол.
– Вы когда-нибудь кормите это бедное животное?
Авги круто развернулся, чтобы ответить, и заметил ее стену в желтых квадратах.
– Это еще что такое? – Он отправился через всю комнату, чтобы взглянуть поближе.
Бернадетт перехватила его на полпути, преградив ему дорогу.
– Давайте-ка отложим это до другого раза, сосед. Я собираюсь отправиться на боковую.
Поверх ее головы Август смотрел на стену.
– Работаете над делом по старинным рецептам, да? Хотите отделаться от меня? А я здорово разбираюсь в мышлении уголовников.
Положив ему руку на плечо, Бернадетт стала подталкивать его к двери.
– Ничуть в этом не сомневаюсь.
Август накрыл ее руку своей. Бернадетт попыталась освободиться, но он схватил ее и, крепко держа, заметил:
– А вы горячая.
Выдернув руку, она ответила:
– Зато от вас веет холодом, как от глыбы льда.
– Горячее и холодное. – Оскар втиснулся меж ними, и Авги подхватил пса, устроив его, как младенца, на сгибе руки. – Противоположности сходятся.
Бернадетт распахнула дверь.
– Я за эту теорию и гроша ломаного не дам.
Он помедлил, прежде чем переступить порог и выйти в холл, снова перевел взгляд на желтые квадратики.
– Крест. В вашем деле это имеет значение?
Она ведь прикрыла перекрещивающиеся белые полоски, как же он их разглядел среди вороха бумажек? Ровным голосом она произнесла:
– Вы меня пугаете. Думаю, вам лучше подняться обратно к себе наверх и назвать это ночью накануне того пира, которой вы собирались закатить из каких угодно яств.
– А ведь нервничать-то полагалось бы мне. – Авги вышел в дверь. – Люди, покрывающие свои стены всякими бумажками, обычно кончают тем, что становятся героями криминальных передач по кабельному телевидению.
– Спокойной ночи. – И она закрыла за ним дверь.
Джерри Фонтейн сорвал с рулона еще полоску туалетной бумаги, высморкался и отер глаза, швырнул грязный комок на стоявший перед ним кофейный столик. Бумажка тут же исчезла в океане опустошенных стаканов из-под воздушной кукурузы, смятых пакетов от еды навынос, грязных бумажных салфеток и пустых картонок от одноразовых носовых платков. После потери жены и матери их семья была похожа на судно, налетевшее на скалы. В том, что творилось на столе, как в капле, отражался полный разор в доме.