Эрик начал спускаться вниз. Он продвигался медленно, пробуя ногой каждую ступеньку, прежде чем перенести на нее вес целиком, и высвечивая маленьким фонариком место для следующего шага. Остальные столпились у края ямы и смотрели за спуском, но лестница уходила так круто вниз, что скоро Эрик скрылся из виду.
— Я спустился до конца, — сказал снизу Эрик. Его голос эхом отозвался в туннеле. — Почва кажется достаточно твердой. Похоже, тут есть проход, который ведет к собору. Я пойду взгляну, что там.
— Эрик, подожди меня.
Джеймс стал спускаться вниз по ступеням, Морган — следом за ним. На них попадал лучик света, которым Эрик пытался снизу подсветить им ступени.
Элиз взяла Эшвина за руку и слегка ее сжала:
— Мы подождем здесь.
Это было заманчиво, но Эшвин не хотел бросать троицу первооткрывателей. Ему казалось, что так даже хуже.
— Пойдем.
Он первым пошел вниз, и его дурные предчувствия усугублялись с каждым шагом. Элиз шла за ним. Остальные переговаривались приглушенными голосами, а замкнутое пространство искажало звуки почти до неузнаваемости. Добравшись до подножия лестницы, Эшвин снова содрогнулся. Эрик посветил фонариком в их сторону, чтобы они могли присоединиться к остальным.
— Давайте держаться все вместе, хорошо? — сказала Элиз. — Никто не отбивается от группы. Никто ничего не трогает. Договорились?
Эшвин схватил Морган за руку, другой рукой продолжая держать Элиз.
— Договорились, — сказал Эрик.
Он обвел туннель фонариком, чтобы дать всем возможность оценить его размеры. Как и ступени, стены туннеля были грубыми и неровными. Но не пол — он был на удивление гладким. Туннель был достаточно широк для троих, но Джеймсу пришлось наклониться, чтобы уберечься от неровных выступов на потолке.
Эрик вел их единой группой, разгоняя тьму фонариком.
— Кому-то пришлось изрядно потрудиться, чтобы вырубить этот туннель, — прокомментировал он.
Они шли вперед, пока Эрик не остановился без предупреждения.
— Что случилось? — тихо спросила Морган.
— Там впереди что-то есть, — пробормотал Эрик. Он снова пошел вперед, прорезая мрак лучом фонарика.
— Эрик! — позвал Джеймс предупреждающе. Он попытался удержать Эрика, но не успел.
— Не волнуйтесь. Это всего лишь дверь, — отозвался из темноты Эрик.
Огонек плясал вокруг Эрика, пока тот изучал дверь, потом лучик замер.
— Посмотрите сюда! — воскликнул Эрик.
Эшвин и остальные пробрались к лучу, высветившему пентаграмму, вырезанную на массивной деревянной двери.
— Что я вам говорил? — сказал Эрик. — Капитулы никогда не бывают пятиугольными. Эта символика должна иметь важное значение.
— Я не уверена, что хочу увидеть, что там, за дверью, — тихо сказала Элиз. — Может, нам стоит вернуться обратно.
— Да, — согласился Эшвин. — Ты посмотрел, что здесь, теперь пойдемте.
Эрик не обратил внимания на их слова и склонился, чтобы осмотреть дверь.
— Эта кладка великолепна. Посмотрите на стыки: швы почти невидимы.
Свет фонарика обрисовал очертания двери, но не было ни единой щелки, чтобы понять, что по другую ее сторону.
— Ручки нет, — сказал Джеймс. — Как, интересно, предполагалось ее открывать?
Эрик толкнул дверь — и она распахнулась вовнутрь без единого звука.
— Я думал, мы договорились ничего не трогать, — запротестовал Эшвин.
— Что ты там видишь? — прошептала Морган.
— Всего лишь комнату, — ответил Эрик. — Пятиугольную, как капитул и символ на двери. Там... похоже, там пентаграмма на полу.
— Ты это видел? — спросил Джеймс напряженным голосом.
— Что видел? — Эрик повернулся к Джеймсу, случайно направив луч света прямо ему в глаза.
— Отдай! — Джеймс выхватил фонарик у Эрика и выключил его.
Хор недовольных голосов наполнил туннель.
— Тихо! — велел Джеймс. Звук эхом повторился в туннеле и вернулся странным отголоском. — Посмотрите на дальний конец комнаты.
В темноте Эшвин не смог бы рассмотреть свою руку, даже поднеся ее к самому носу, что уж говорить о дальнем конце комнаты.
— Вы это видите? — спросил Джеймс.
— Нет, — ответил Эшвин. — Ни черта я не вижу, Джеймс. Пойдем отсюда.
— И я не вижу, — сказал Эрик. — На что ты там смотришь? Джеймс включил фонарик и посветил лучом в дальний угол.
— Вот тут. Что-то светится в темноте. — Никто и слова не успел сказать, а он уже снова выключил фонарик и шагнул в темноту. — Это отпечаток руки. Он светится красным. Я не верю, что вы его не видите. Он горит ярче фонарика.
— Секундочку, — сказал Эрик. — Я вижу, но он не красный. Он синий.
Эрик проскользнул в комнату, а Эшвин не успел схватить его. Пытаясь дотянуться до Эрика, Эшвин разглядел что-то в комнате.
Оно было оранжевым.
Ярко-оранжевого цвета нечеткий отпечаток руки примерно на высоте плеча. Как он мог этого не заметить?
Эшвин даже не задумался, что делать. Он пошел к светящейся руке без промедления. Рядом с ним прошла Морган, за ней шла Элиз, но только Эшвин направлялся прямо к руке. Ему нужно было непременно прикоснуться к этим пальцам. Сейчас же.
Ничто больше не имело значения.
Осмотрительная сущность Эшвина оставалась за пределами его тела, она наблюдала, предупреждала. Эшвин не обращал ни на что внимания, он тянулся к свету... И он наконец прижал руку к оранжевому отпечатку. На ощупь он был прохладным, и кожу от прикосновения покалывало.
А потом отпечаток зашевелился.
Пальцы согнулись, переплелись с его пальцами и крепко сжали руку. То противоестественное спокойствие, которое владело Эшвином, улетучилось, остался только ужас. Он дернулся, изо всех сил стараясь вырвать руку, но не смог преодолеть удерживающую его силу. Голубые языки пламени выбились по краям комнаты, наполнив ее странными тенями. Наблюдатель внутри его отметил остальных четверых — каждого в своем углу, — пытающихся спрятаться от огня, танцующего возле их ног.
Пламя лизнуло ноги Эшвина и охватило тело целиком, коронуя его пылающим венцом. Остальные четверо тоже стояли горящими столпами, и, когда Эшвин закричал, из его уст также вырвалось пламя. Но никакой боли не было, огонь не обжигал. Голубой огонь побежал в центр, соединяя Эшвина с другими горящими фигурами, образуя пылающую пентаграмму.
Центр зала ярко вспыхнул, и огонь замерцал разными оттенками — голубым, зеленым, ультрамариновым, оранжевым, красным, — пока не сменился сверкающим серебром. Его сияние становилось все более невыносимым, оно едва не ослепило Эшвина. В зале прозвонил колокол, от которого задрожали стены.