— Что я должен делать?
— Я не совсем уверена, — сказала Морган. — Я думаю, тебе нужно уступить мне контроль на какое-то время.
— Что? — побледнел Эрик.
— Ты слышал меня.
— Мне... трудно это сделать. — Он скрестил руки, и жест был красноречивее слов.
— Я знаю, что трудно, но, думаю, это единственный способ. Ты должен полностью открыть мне свое сознание. Я клянусь жизнью, что буду изучать только гримвитские воспоминания.
— Другого способа нет?
— Не приходит в голову. И я даже не уверена, что этот способ сработает.
— Это утешает.
— Мы попробуем или нет?
Эрик не ответил, но закрыл глаза и наклонил голову поближе к ее руке. Через установившуюся между ними связь она почувствовала, как его сознание раскрывается, как рушатся барьеры дисциплины и самоконтроля. Морган устремилась к тем воспоминаниям, которые они изучали. Она поборола искушение пережить их снова — и изменила точку зрения, выискивая нечто, соединяющее все воспоминания о Гримвите воедино.
Сначала ничего не происходило. В раздражении она представила все воспоминания о Гримвите как дорогу, соединяющуюся с другими событиями тех выходных, до и после поездки в долину. Ничего. Должна быть какая-то структура, объединяющая воспоминания, все по порядку. На этот раз она представила гримвитскую поездку как одну длинную катушку кинопленки, которую можно увидеть в целостности, а не кадр за кадром.
Мерцающая серебристая нить появилась, извиваясь сквозь мозг Эрика. Она сияла все ярче и ярче, пока Морган смотрела на нее в изумлении, мерцая и соединяя, перекрещиваясь и сплетаясь. Наконец мозг Эрика стал живой сетью светящихся нитей.
Так вот как устроен его мозг, думала пораженная Морган. Тот нейропсихолог был прав. Синаптические связи отвечают не только за посыл нервных импульсов телу. Они — проводники знания, опыта и осмысления, и все это определяет личность человека. А в сердцевине сознания Эрика был мягкий серебристый круг света, соединенный с бесчисленными светящимися нитями. Это было прекрасно. Она, затаив дыхание, смотрела, как перед ней раскрывается хрупкое вместилище.
— Морган? Морган!
Голос был настойчив, он отвлекал. Она попыталась его не заметить, но он продолжал звать ее.
— Что? — Ее голос прозвучал отстранение даже для нее самой.
— Что ты делаешь?
— Что я делаю? Я... изучаю тебя.
— Прекрати это.
— Это так прекрасно.
— Морган! Ты сказала, что не станешь этого делать. Отпусти меня! — Гнев, переполнивший контакт между ними, был настолько осязаем, что ее будто ударили.
— Эрик? О черт!
— Сейчас же прерви связь! Верни мне контроль!
— Черт, черт, черт!
— Морган, прерви связь!
— Нет, нет. Все в порядке. Я теперь поняла. Все так сложно, но в то же время так изысканно просто.
— Уйди из моего разума!
— Подожди, я знаю теперь, как восстановить твою память. Потерпи еще немного. Верь мне. Пожалуйста.
Он помолчал.
— Заканчивай быстро.
На нее навалилась усталость, и ощущение спешки стерло воодушевление от прошлой эйфории. Как долго она пробыла в его сознании, пытаясь понять его устройство? Слишком долго. И это было выше ее сил.
Торопясь, она нашла ту нить, которая изначально соединяла события в Гримвитской впадине. Она отделила ее от всего остального — и нанесенный урон стал очевиден. Там, где воспоминание должно было представлять единую непрерывную нить, что-то перерезало ее. Разорванные концы основной нити были соединены вместе, искусно создавая иллюзию целостности воспоминания, в то время как вырезанная часть воспоминания оставалась вне клубка нитей. Потому Эрик и не мог ничего вспомнить.
Она разняла нить в месте искусственного соединения дрожащими пальцами разума. Потом она соединила начало вырезанной нити с основной. Усталость сгустилась и вгрызлась в ее лоб изнутри. Она присоединила второй конец отрезка к основной нити — и вышла из памяти.
Розово-зеленые круги плавали у нее перед глазами, и это было все, что она могла сделать, чтобы поддержать связь с Эриком.
— Все готово. Вспоминай!
Они шли по тропке, когда обнаружили усыпанную камнем стежку. Она обвивала холм, откуда открывался вид на скрытую прогалину и развалины в ней. Эшвин впал в неистовство и настаивал, чтобы они ушли, но Эрик понимал, что уже заворожен всем этим. Потом он обнаружил лаз, и больше историк в нем не умолкал. Ступени вели в туннель и к каменной двери.
Сияющая синяя рука появилась и привлекла его к себе, пальцы приковали его к стене, и показалось синее пламя, но оно не обжигало. Колокол сотряс стены подземного зала, и появилось золотистое видение, назвавшее себя Рафаэлем.
Он благословил его именем Элоима Саваофа, и его пылающий палец вошел в горло Эрика. Тот упал на колени, задыхаясь. Что-то запульсировало в центре пентаграммы, но тут сознание покинуло его.
Джеймс нашел его, и возвращение из тьмы состоялось в буквальном и переносном смысле слова. Человек схватил его за руку. У человека было три серых глаза. Его разум был открыт, но тот человек снова закрыл его. Однако теперь он вспомнил. Человека звали Ричард, и он вместе с Чизвиками погнал их, словно отару овец, прочь от развалин.
Морган разорвала их связь и тяжело осела на пол. Головная боль пульсировала внутри ее черепной коробки, болели все мышцы шеи и плеч. Она как в тумане осознала, что Эрик подкладывает ей подушку под голову.
— Там, в библиотеке, был Ричард, — сказал он. — Тот сероглазый человек.
Она хотела ответить, но слова не выговаривались; как девятый вал, ее захлестнуло изнеможение.
Солнце утонуло за горизонтом, ветер и косые струи дождя взлохматили темные волосы Эшвина, вымочили его с головы до ног. Небо сотрясли раскаты грома. Эшвин поглядел на низкие облака, неповоротливо-пухлые от еще не пролившейся влаги, городские огни освещали их темные подбрюшья.
Ветер был колючий, и он предпочел накинуть капюшон на голову перед началом пробежки.
Парк окружали три основные дороги: Виппс-кросс-роуд на юго-западе, Снэрсбрук на севере и Холлибуш-Хилл на востоке. С западной стороны располагался пруд Холлоу, туда-то и направился Эшвин легкой трусцой.
Он держался подальше от дорог и огней автомобилей, проносившихся мимо. Было достаточно светло, чтобы разглядеть, куда он бежит, но ночь надвигалась быстро. Не самая подходящая погодка для пробежки. Он увидел еще только одного бегуна в яркой непромокаемой ветровке, удаляющегося по тропинке парка. Что ж, его это устраивало. Он стремился не столько побегать, сколько остаться наедине с собой.