Умеренных объединяли другие идеи. Они мечтали о пасторальном папстве и хотели видеть на троне Святого Петра мягкого и набожного человека, готового поделиться властью с епископами и ограничить влияние курии, способного преодолеть границы не только географические, но и конфессиональные, чтобы заняться излечением язв в разных уголках мира, охваченных войной и пораженных бедностью. Умеренных устраивал только неевропеец. Они полагали, что настала очередь папы из страны «третьего мира».
Первое голосование явило безнадежный раскол, и вскоре обе фракции приступили к поиску пути выхода из создавшегося тупикового положения. При последнем голосовании первого дня всплыло новое имя. Пьетро Лукчези, патриарх Венеции, получил пять голосов. Услышав свое пятикратно повторенное имя, Лукчези опустил глаза и заметно побледнел. А немного погодя, когда бюллетени были опущены в неро, специальный сосуд для сожжения, некоторые из участников конклава заметили, что их собрат из Венеции молится.
В тот вечер Лукчези вежливо, но твердо отклонил предложение группы кардиналов пообедать с ними и удалился в отведенную ему комнату в дормитории Святой Марты, где предался молитвам и размышлениям. Он хорошо знал правила работы конклава и представлял, что будет дальше. Подобно Христу в Гефсиманском саду, Лукчези умолял Господа избавить его от непосильной ноши – избрать кого-то другого.
Но на следующее утро число его сторонников увеличилось, приближаясь к двум третям большинства, необходимым для избрания папы. При следующем голосовании, состоявшемся перед обеденным перерывом, Лукчези недостало лишь десяти голосов. Слишком взволнованный, чтобы принимать пищу, он снова уединился в своей комнате, обратившись к Богу перед тем, как вернуться в священную палату Сикстинской часовни для участия в голосовании, которое, в чем у него не было сомнений, вознесет его на престол Святого Петра. Молча и сосредоточенно наблюдал Лукчези за тем, как кардиналы один за другим опускают сложенные вдвое листки в золотой потир, служащий урной для голосования, и произносят слова торжественной клятвы: «Призываю в свидетели Господа нашего Иисуса Христа, что отдаю голос свой за того, кого полагаю достойным пред Богом». Бюллетени проверили и перепроверили, а затем был объявлен результат. За Лукчези отдали голоса сто пятнадцать участников конклава. Подошедший camerlengo [4] задал ему тот же вопрос, на который отвечали сотни новоизбранных пап:
– Принимаешь ли ты свое каноническое избрание верховным понтификом?
Последовала долгая пауза, вызвавшая немалое напряжение в палате, и затем Пьетро Лукчези ответил:
– Плечи мои недостаточно широки, чтобы нести доверенную вами ношу, но я постараюсь, полагаясь на помощь Христа Спасителя. Accepto. [5]
– Какое имя ты желаешь принять?
– Павел Седьмой, – ответил Лукчези.
Кардиналы потянулись к новоизбранному папе, чтобы обнять его и заверить в верности и преданности. Потом Лукчези препроводили в красную палату, известную как camera lacrimatoria, «комната плача», где на несколько минут оставили одного, прежде чем отвести для примерки сутаны, пошивом которых для пап занимаются братья Гаммарелли, портные понтифика. Из трех готовых Лукчези выбрал самую маленькую, но все равно выглядел в ней мальчиком, надевшим отцовскую рубаху, а когда вышел на огромную лоджию собора Святого Петра, чтобы поприветствовать Рим и мир, голова его едва виднелась над балюстрадой. Кто-то из швейцарских гвардейцев принес скамеечку, и ошеломленная толпа собравшихся на площади загудела. Едва не лишившийся дара речи комментатор итальянского телевидения назвал новоявленного папу «Пьетро Невероятным».
Кардинал Марко Бриндизи, глава сторонников жесткой линии, в частном разговоре окрестил его папой Случайным I.
Ватиканисты единодушно заявили, что ничего другого от разделенного конклава ожидать и не стоило. Пьетро Лукчези был компромиссной фигурой. Выданный новому папе мандат не давал ему права предпринимать далеко идущие инициативы. Битва за душу и сердце церкви, утверждали специалисты, отложена на будущее.
Но католические реакционеры отнеслись к избранию Лукчези без подобного благодушия. Воинственному крылу новый папа напоминал другого венецианца, неуклюжего Ронкалли, виновника всех бед, случившихся на Втором Ватиканском соборе.
После вынесения конклавом решения прошло всего несколько часов, а на веб-сайтах сторонников твердой линии уже появились грозные предупреждения и мрачные предсказания в отношении того, что принесет ближайшее будущее. Публичные заявления и проповеди Лукчези подверглись самому тщательному изучению на предмет обнаружения в них свидетельств неортодоксальности. Результаты изысканий пришлись не по вкусу реакционерам. Лукчези представляет собой проблему – таков был их вывод. За новым папой нужен глаз да глаз. Строгий контроль. Руководству курии должно позаботиться о том, чтобы венецианец не попытался выйти за рамки отведенной ему роли: быть папой-смотрителем.
Сам же Лукчези полагал, что перед церковью стоит слишком много проблем, чтобы впустую растрачивать отведенное ему время. Церковь, доставшаяся ему в наследство от Поляка, пребывала в глубоком кризисе. Ситуация, сложившаяся в Западной Европе, эпицентре католицизма, была столь опасной, что состоявшийся незадолго до конклава синод епископов пришел к неутешительному выводу: европейцы живут так, будто Христа никогда и не было. Детей крестят все меньше, венчаются в церкви все реже, а число священников сократилось настолько, что половина приходов в Западной Европе вот-вот останутся беспризорными.
Чтобы увидеть беды церкви, Лукчези достаточно было посмотреть, как обстоят дела в его собственной епархии. Семьдесят процентов из двух с половиной миллионов римских католиков с одобрением относились к разводу, контролю за рождаемостью и добрачному сексу. Менее десяти процентов регулярно посещали церковную службу. Во Франции – так называемой старшей дочери церкви – статистика выглядела еще хуже. В Северной Америке большинство католиков, не удосужившись даже прочитать папские энциклики, уже подвергали их осмеянию, и только треть их посещала службу. Семьдесят процентов всех католиков жили в странах «третьего мира», но большинство их видели священников лишь от случая к случаю. В одной только Бразилии шестьсот тысяч человек ежегодно покидали католическую церковь, чтобы присоединиться к евангелическим протестантам.
Лукчези хотел остановить кровотечение, пока еще не поздно. Он страстно желал, чтобы его возлюбленная церковь играла более значимую роль в жизни своих приверженцев, чтобы католическая паства была таковой не только формально. Но был еще один вопрос, постоянно занимавший его мысли, вопрос, не выходивший из головы с того самого момента, когда конклав избрал его папой. Почему? Почему выбор Святого Духа пал именно на него? В чем заключался тот особый дар, то неведомое знание, владение которым обусловило его приход к руководству церковью в данный исторический момент? Полагая, что знает ответ, Лукчези разработал рискованный план, который должен был до основания потрясти католическую церковь. В случае успешного гамбита задумка нового папы привела бы к революционизированию церкви; в случае неудачи ей грозила гибель.