— Но мне хотелось бы это сделать.

Чтобы дотянуться до верхнего ряда, я встала на цыпочки и тут же себя выругала — за то, что не подумала, каково ему видеть мою задранную юбку и ноги в черных колготках. Когда я сняла последнюю рамку и повернулась к нему, он был весь красный.

— Тогда пойдемте, — сказал он, забрав половину рамок. — Я вызову лифт.

До этого я никогда не была в его кабинете, так как секретарша сторожила его, словно цербер. Ну, там все было очень изысканно: обшитые дубовыми панелями стены, элегантные шторы и прекрасный вид на мокрые от дождя крыши Харли-стрит. Можно было даже увидеть верхушки деревьев в Риджентс-парке. Вздохнув, я огляделась по сторонам.

— О, как здесь прелестно, просто прелестно! Именно этого я и ожидала.

— Спасибо, — сказал он, снимая плащ и вешая его на вешалку возле двери. — Можете положить их на диван у окна, я займусь ими позже.

И вот я отнесла рамки на диван с прелестной шелковой обивкой и сложила их стопкой. Я замешкалась на секунду-другую у окна, надеясь, что вдруг выглянет солнце и красиво подсветит мои волосы. Усевшись за стол, Кристоф включил компьютер.

— Что-нибудь еще?

Улыбнувшись, я подняла плечи — меня переполняло возбуждение. Мы как будто играли в какую-то тайную игру.

Он улыбнулся — несколько напряженно.

— Извините. Я спросил — что-нибудь еще?

— У вашей секретарши прекрасная работа, — сказала я. — Мне бы она тоже понравилась.

Он кивнул и посмотрел на дверь, затем снова перевел взгляд на экран компьютера и беспокойно потер верхнюю губу.

— Не волнуйтесь, — сказала я. Я знаю, как действует на мужчин секс — он захлестывает их как волна. Ему нужно время, чтобы спуститься на землю. — Я ухожу. Если что-то понадобится — позвоните. Я работаю до пяти.

Дойдя до двери, я обернулась, чтобы послать ему последний импульс, но он уже был занят с компьютером, просматривая список намеченных встреч — как настоящий профессионал, — поэтому я вернулась к своему столу и провела весь день, испытывая удивительное чувство, возникающее, когда ты знаешь, что встретила человека, который должен изменить твою жизнь.

Я не говорила вам этого раньше из уважения к мистеру Раднору: в медицинском сообществе слухи распространяются очень быстро, не правда ли? И конечно, человеку в его возрасте не так легко справиться с подобными чувствами. Но не думайте, что я пытаюсь отрицать ваши слова: говоря о «профессиональных отношениях», думаю, вы были ближе к истине, чем предполагали, поскольку в последние дни мне стало ясно, что Кристофу нужен предлог для более близких профессиональных отношений. Ему нужно некоторое свободное пространство, чтобы расслабиться возле меня, так что наши отношения имеют перспективу. По иронии судьбы я ничего этого не понимала до того ужасного утра, проведенного с Оукси и Анджелиной Дав.

4

Иногда я сама себе удивляюсь. Когда мы отъезжали от того места, где останавливались, я вся дрожала. Но потом, когда опустила стекло и подставила лицо ветру, чтобы прохладный воздух проникал мне в нос и легкие, стала думать об одной вещи. Я думала о Кристофе. Я думала о том, что ему приходится выносить — человеческие трагедии, опасность, зоны бедствия, — все те ужасы, с которыми он сталкивается (несомненно, достойные слез). Плывущее в небе солнце светило мне в лицо, и я вдруг почувствовала, что мы очень близки. У меня появилось странное ощущение, что произошедшее на Куагаче каким-то образом должно нас еще больше сблизить. К тому времени, когда мы приехали в Обан, я уже больше не дрожала. Пожалуй, я даже была взволнована. Со мной происходило нечто очень важное, и никто в клинике не сможет долго это игнорировать.

В приморском городке было абсолютно тихо, не считая шума от первого утреннего парома, отправляющегося на остров Малл. Единственным признаком жизни были следы ночных попоек — ветер гонял по булыжной мостовой обертку от жареного картофеля, чайка клевала в канаве недоеденный кебаб. Оукси остановил машину в переулке, и мы вышли из машины, раннее солнце освещало наши потрясенные лица. Анджелина выбралась из автомобиля с трудом, отстав от остальных, и, пожалуй, именно в этот момент я поняла, что с ней что-то не так.

До этого я предполагала, что она поранилась на острове и поэтому сидит как-то странно. Просто удивительно, что при всем своем опыте я не придала этому большого значения. Но теперь, когда мы шли к полицейскому участку, я наблюдала за ней краем глаза, и меня осенило, что с ней творится что-то очень странное. Она слегка хромала и покачивалась, будто правая нога у нее была короче левой, и раз или два поднимала руку вверх, словно пыталась сохранить равновесие, причем край ее пальто поднимался. Она не отставала от нас, но когда я замедляла шаг, чтобы взглянуть на нее сзади, она тоже шла медленнее, не давая мне этого сделать. Тем не менее у меня возникло ощущение, что сзади у нее находится какая-то странная выпуклость, словно под пальто была привязана сумка.

Полицейский участок оказался темным кирпичным зданием, расположенным на главной улице, и пока мы ждали в дежурной части, она стояла спиной к стене, тесно сдвинув ноги, и смотрела по сторонам с таким видом, будто кто-то вот-вот нападет на нее из засады. Человек за стеклянной перегородкой был достаточно дружелюбным до тех пор, пока Оукси не рассказал ему, зачем мы здесь. После этого улыбка застыла на лице, и все дружелюбие разом исчезло. Он посмотрел на Оукси, на меня, на Анджелину, потом снова на Оукси, словно был уверен, что мы его разыгрываем.

— Ждите здесь, — пробормотал он и куда-то исчез. Потом он снова появился и, не глядя на нас, пошел по коридору. Мы проследовали за ним в кабинет, забитый шкафами, со щербатыми кружками на столе. — Ждите здесь, — включив свет, сказал он. — Дежурный по отделению Стразерс сейчас на вызове, но он едет сюда, чтобы поговорить с вами. Сейчас я принесу вам кофе.

Мы сидели молча, ожидая кофе. Оукси рассматривал собственные ноги и водил пальцами по длинным царапинам, которые уже покрылись коркой. Я продолжала следить за Анджелиной. Она так нервничала, что не могла усидеть на месте, и время от времени вытирала рукавом пальто выступающий на лбу пот. Сидела она как-то странно — опираясь на правую ногу и ухватившись одной рукой за сиденье, словно у нее что-то болело.

Через пять минут в открытой двери показался сонный мужчина в мятом костюме. Мы все вопросительно на него посмотрели, но он ничего не сказал — просто стоял и изучающе смотрел на нас. Он был молод, лет, вероятно, двадцати девяти, и немного полный (что там говорят насчет уроженцев Глазго? Что у них ожидаемая продолжительность жизни меньше, чем у эфиопов?). На затылке волосы у него были выбриты, зато спереди торчали дыбом, причем кончики их отдавали желтизной.

— Я дежурный по участку Каллум Стразерс, — через некоторое время сказал он. — Дежурный по отделению рассказал мне вашу историю, и вот я думаю… — Он по очереди окинул нас взглядом. — …правда ли это?

— Правда.