Тим медленно поднялся и приблизился к нему.

Роберт снова поднял раненую руку и уставился на рану, словно не мог поверить, что кисти не было. Кровь лилась у него по шее, стекая по здоровой руке и капала с локтя. Его глаза стали большими и по-детски обиженными. У Тима перехватило дыхание.

Роберт, пошатываясь, сделал шаг назад и помахал рукой в воздухе в поисках равновесия. Тим взял его за руку и помог опуститься на землю. Он стоял и смотрел на него. Ноги и руки Роберта начали дергаться, и скоро он перестал зажимать дыру на шее.

Он истекал кровью, лежа в грязи.

Тим с минуту постоял между распростертыми телами близнецов. Когда он позвонил Баурику, его голос звучал совершенно ровно:

– Все чисто. Приезжай и забери меня.

Он забрал у Роберта складной нож.

«Линкольн» поднимался на холм, свет фар слепил глаза. Тим оставил тело Роберта и похромал к машине. Баурик остановился, его локоть наполовину высовывался из окна, как у водителя грузовика. Он заглушил мотор, и машина стояла неподвижно в круговороте красноватой пыли.

– Открой багажник, – сказал Тим.

Кинделл затих, но при звуке голоса Тима встрепенулся. Багажник открылся. Он лежал, свернувшись между запасной и пустой канистрами из-под бензина.

Кинделл, который не мог починить проводку, но мог изнасиловать и убить. Кинделл, кто видел Джинни последним, кто был рядом с ней, когда погас свет в ее глазах. Кинделл, полное ничтожество.

– Оставьте меня в покое. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Баурик вышел из машины и встал позади Тима, скрестив руки на груди.

Тим схватился за веревку, связывавшую запястья и лодыжки Кинделла, и вытащил его из машины. Кинделл закричал, когда его плечи чуть не вывернулись из суставов, потом еще раз, когда ударился об землю. Он пытался посмотреть на них через плечо; липкая кожа на его лице дрожала, на щеке был синяк, а одна ноздря была забита грязью.

Он секунду лежал, упираясь лбом в землю. Слюна свисала с его нижней губы. Он задыхался и рычал, как животное, загнанное в угол.

– Не трогайте меня. Не смейте.

Тим вытащил из заднего кармана нож и присел на корточки. Кинделл издал вопль и попытался отползти в сторону, но Тим пригвоздил его к земле, приставив ему нож между лопатками.

Он разрезал веревки, поднялся и отошел. Кинделл продолжал плакать в грязи.

– Убирайся отсюда, – произнес Тим, хотя знал, что Кинделл его не слышит.

Он пнул его ногой, и Кинделл поднял на него глаза. Страх постепенно уходил с его лица.

Тим внятно произнес:

– Проваливай отсюда.

Кинделл поднялся на ноги и стоял, потирая запястья.

– Спасибо. Спасибо. Я обязан вам жизнью.

Он, спотыкаясь, подошел к Тиму и протянул к нему руки в порыве благодарности:

– Мне жаль, что я убил вашу дочь.

Тим слегка качнулся, чтобы удержать равновесие.

Потом сильно ударил его в лицо; костяшки пальцев стукнули по зубам Кинделла. Кинделл завопил и упал. Он лежал, задыхаясь, у него текла кровь, его глаза расширились, а взгляд стал безумным. Его передний зуб свисал с десны на кровавой нити.

– Убирайся отсюда на хрен!

Кинделл поднялся на ноги и немного покачался, уставившись на Тима пустым взглядом.

– Убирайся на хрен!

Тим сделал шаг вперед; Кинделл повернулся и понесся прочь. Тим смотрел ему вслед.

Баурик стоял и смотрел на него; его лицо было бесстрастным.

– Этот парень убил твою дочь?

– Да.

– Если бы ты убил его, тебе бы стало легче?

– Я не знаю.

Баурик воздел к Небу руки – иронический жест мученика, – затем просунул руки в карманы, и они с Тимом стояли друг против друга.

Наконец раздался звук приближающихся полицейских сирен, и далеко внизу на шоссе Тим увидел мерцание огней. Полиция стекалась отовсюду.

Баурик подошел и забрался на пассажирское сиденье «Линкольна». Он терпеливо ждал. Тим взглянул на распростертые в грязи тела, на памятник.

Он сел за руль и развернулся, разбрасывая по плато пыль и гравий. Фары «Линкольна» скользнули мимо валуна у основания памятника. Цитата, вырезанная на его гладкой стороне, теперь была закончена:

«И листья дерева были во исцеление народов.

Откровение 22:2»

45

Тим был благодарен за то, что Мастерсоны выбрали «Линкольн», он не справился бы со сцеплением и газом с одной здоровой ногой. Он выбрался на шоссе задолго до того, как полиция подъехала к Моньюмент-Хилл. Золотой край солнца появился над горизонтом, пробиваясь сквозь облако смога.

Баурик держал на коленях кольт Митчелла. Тим взял его и сунул в кобуру. Он совершил ошибку, посмотрев на свое отражение, после чего избегал заглядывать в зеркало заднего вида.

Борясь с болью и странной легкостью в голове, он держал обе руки на руле и не сводил глаз с дороги.

Наконец он свернул к обочине и припарковался. Вытащил из кармана оставшиеся деньги – четыре сотни – и отдал их Баурику.

Баурик сунул наличные в карман:

– Спасибо.

– Я не твой ангел-хранитель. Я не твой большой брат. Я не буду крестным отцом твоего ребенка. Мне нет никакого дела до твоих проблем и дел. Но если когда-нибудь ты попадешь в беду – я имею в виду, в настоящую беду, – ты меня найдешь. Ты больше не оступишься. После всего этого.

Он вышел и захромал через площадь к федеральному зданию, притягивая изумленные взгляды малочисленных прохожих. Его рубашка промокла от крови и пота. Баурик сделал несколько шагов за ним, засунув руки в карманы, затем ускорил шаг и пошел рядом с Тимом.

Они миновали выложенную плиткой стену и вошли в федеральное здание. Охранник у входа опустил чашку с кофе, его лицо онемело.

– Мистер Рэкли, вы…

Они прошли мимо него. В холле ругались Томас и Фрид, последний ногтем большого пальца соскабливал пятно со своего итальянского галстука. Они уставились на Тима, округлив глаза. Тим схватил Баурика за руку:

– Это Террилл Баурик. Я сорвал его прикрытие. Помогите ему.

Они пораженно молчали.

Кровь протекла Тиму в ботинок и звучно хлюпала, когда он шел. Он оставил кровавые отпечатки на плитке второго этажа – аккуратный ряд следов правой ноги.

Секретарша распласталась по стене, прижимая к груди стопку бумаг.

Тим вынул из кобуры кольт и сбросил магазин. Куртку он оставил в лифте, чтобы продемонстрировать пустую кобуру.

Когда Тим прошел через двери в офисы, головы исполнителей поднялись. Судя по запаху кофе и пота, они работали вторую смену. Лицо Мейбека побледнело; Денли застыл на полусогнутых над своим столом; Миллер таращился на Тима поверх перегородки.