– В доме Дебуфьера вы даже не стреляли, и там налицо защита других. О Баурике я уже и не говорю.
– Прекрасно. А как насчет дома Аиста и Мастерсонов? У вас куча улик. У меня вся рубашка была в их крови.
– Эдди Дейвис умер от сердечного приступа.
– Вы можете оспорить правило уголовного преступления – убийства.
– Мистер Рэкли, – вздохнул Ричард. – Заткнитесь, пожалуйста.
Эндрюс сказал:
– С Митчеллом Мастерсоном была явная самозащита, а с Робертом Мастерсоном… ну, даже в моей бесконечной юридической практике я не встречал дела, заведенного на кого-то, у кого взорвался пистолет с бомбовой ловушкой, когда он пытался совершить убийство.
Тим поднял руки:
– Подождите, подождите, стойте!
– Плюс смягчающие обстоятельства в связи со смертью дочери, на которые мы могли бы опереться – ваше эмоциональное состояние, – заявил Ричард. – Может быть, даже посттравматическое расстройство или временное помешательство.
– Нет, – сказал Тим. – Ничего подобного. Я знал, что делаю. Просто я был не прав.
Таннино наконец поднял на него свои темно-карие глаза:
– Ты чертовски упрям, Рэкли.
– К тому же, – продолжал Ричард, – вы гражданин с хорошей репутацией, сами сдались и сотрудничали с властями, помогая уменьшить угрозу, исходившую от «Тройки мстителей».
– Сотрудничал? – пробормотал Таннино. – Едва ли.
– Прибавьте к этому убийство вашей дочери и тот факт, что некоторые из покойных вступили в заговор с целью убить вашу дочь, и сочувствие присяжных вам обеспечено на сто процентов.
Тим глянул на Рида:
– И вас это устраивает?
– Не надо думать, что из-за того, что я работаю в Службе внутренних расследований, мне нравится смотреть, как судебные исполнители получают по голове. Здесь действительно мало законных оснований, на которые мы можем опереться.
– Повесить все на других членов Комитета кажется не очень честным, – уперся Тим.
– Мать твою, не волнуйся ты о честности! – не выдержал Таннино.
– В свете недостаточных доказательств и отсутствия независимого подтверждения я должен отклонить обвинение в убийстве, – произнес Пост. – Мне очень жаль.
– Мы хотим заключить сделку, – заявил Ричард.
– Какую сделку?
– Попросить вас отозвать обвинение в неподобающем поведении – 1361, злонамеренные действия.
– Какой приговор?
– Общественные работы.
У Тима упала челюсть:
– Так я просто выхожу на свободу?
– Тут вроде никто не обеспокоен возможностью рецидивов.
Пост сказал:
– Несмотря на немалую степень презрения, которую мы к тебе испытываем, мы все сходимся в одном: ты не заслуживаешь места в тюрьме.
– Мы не собираемся делать твою жизнь легкой, спрятав тебя от мира на девяносто лет, – Эндрюс вытянул узловатый палец и показал на дальнюю стену. – Там сотни камер, международные СМИ. Волки. Они хотят получить ответы.
– Иди, – сказал Медведь.
Тим, наконец, сел:
– Так система работать не должна.
– На этот раз сделай нам одолжение, Рэкли, – процедил Рид. – Ничего не предпринимай.
Таннино встал и уперся в стол костяшками пальцев:
– Вот как выглядит твое будущее, Рэкли. Завтра в суде ты подашь прошение на предмет неподобающего поведения, это прокатит. Мы будем держать тебя на коротком поводке, очень пристально за тобой следить. Если ты когда-нибудь переступишь черту, загремишь по полной программе. Все понятно?
– Да, сэр.
– Не называй меня «сэр».
По пути к двери Таннино покачал головой, бормоча себе под нос:
– Медаль за отвагу. Матерь Божья.
Когда все выходили, Ричард остановился, чтобы пожать Тиму руку. Медведь остался.
– Ты сделал это нарочно? Забыл зачитать мне права?
– Нет. – Медведь покачал головой. – Но если и так, я бы тебе все равно не сказал.
Его рубашка, как всегда, была помята, и Тиму показалось, что он различил под коротким рукавом пятно грязи. Медведь сказал:
– Я принес тебе костюм для суда. Он в машине.
– Я надеюсь, это не один из твоих костюмов.
Понадобилась секунда для того, чтобы Медведь улыбнулся.
Подготовительная конференция прошла так быстро, что Тим едва успевал следить за происходящим. Ограждения и полиция сдерживали толпы журналистов на Мейн-стрит, но зрелище внутри было на удивление не впечатляющим. Его вызвали между аргентинским наркодилером и бельэйрской дамой, у которой, как и полагалось, были связи с мафией и накладные ресницы. От Ричарда пахло текилой, но он ясно выражал свои мысли и вообще выглядел компетентным защитником.
Тим едва поднялся на ноги, как судья Эндрюс произнес:
– Вы можете идти.
Когда он направлялся к дверям по центральному проходу, он ощущал невообразимое одиночество. Нужно было посмотреть в глаза будущему. События последних сорока восьми часов еще не улеглись у него в голове, было сложно представить, что он может просто взять и уйти.
Когда он вышел на улицу, пресса подняла шум: мигающие объективы, огни вспышек, множество вопросов. Репортеры не забыли отметить, что он вышел на свободу именно благодаря формальностям, против которых протестовал. Полиция держала линию обороны у ограждений. Тим спускался по мраморным ступеням суда, и его взгляд был прикован к Федеральному зданию напротив.
Он взглянул вниз и увидел Дрей. Она спокойно стояла у подножия лестницы перед ошалелой толпой. Дрей надела желтое платье в крошечный голубой цветочек – платье, которое было на ней, когда они встретились в первый раз. Он подошел ближе, замедлил шаг и увидел на ее руке кольцо – без камня и надписи, простое колечко, которое он преподнес ей, опустившись на одно колено. В ту пору он еще не мог позволить себе что-то другое.
Назойливые папарацци, шуршанье кабеля по асфальту, толкающиеся микрофоны, возгласы прохожих – все словно растворилось.
Он остановился в метре от нее и ничего не мог сказать. Поднялся ветер, уронив прядь волос ей на глаза.
– Тимоти Рэкли.
Он сделал шаг вперед и обнял ее. Она пахла жасминовым лосьоном и порохом. Она пахла собой.
Дрей откинула голову, погладила его по щеке и сказала:
– А теперь давай отведем тебя домой.
Способы изготовления бомб и отслеживания сотовых телефонов изменены в интересах общественной безопасности. И еще: пожалуйста, не бегайте с ножницами.