Тот повернулся к Аненберг.
– Приношу свои извинения.
Она нервно рассмеялась:
– Не бери в голову.
За столом воцарилось молчание.
– Почему бы нам не сделать небольшой перерыв перед тем, как мы приступим к следующему делу? – предложил Рейнер.
Тим стоял на заднем дворе Рейнера, глядя на изысканный сад.
Он услышал, как дверь распахнулась, потом захлопнулась, и почувствовал легкий цитрусовый запах духов, когда Аненберг была еще в нескольких шагах от него.
– Огонька не найдется?
Ее рука обвила его сбоку и скользнула в передний карман его куртки. Он сжал ее запястье и отвел руку:
– Я не курю.
Она усмехнулась:
– Расслабься, Рэкли. Копы – не мой типаж.
Ее гладкие волосы казались шелковыми. Аненберг была полной противоположностью Дрей – изящная, темноволосая, кокетливая, – и будила в Тиме дискомфорт. Он повернулся к темным массивам сада. Ряды кустарника вились зигзагом, уходя вдаль, чтобы раствориться в темноте.
Аненберг вынула сигарету, сунула ее в рот и похлопала себя по карманам.
– Куда ты смотришь?
– В темноту.
– Ты строишь из себя мистера-загадку, так? Все время в раздумьях, молчаливый, сильный. Думаю, это дает тебе ощущение дистанции и покоя.
– Ты меня раскусила.
– Я бы не рискнула зайти так далеко. – Она положила руки на бедра, пристально глядя на него, и сказала:
– Спасибо, что вступился за меня.
– Я просто высказывал свою точку зрения.
– Роберт бывает довольно агрессивен.
– Согласен.
– Тебя это злит?
– Еще как. – Тим бросил взгляд на освещенные окна дома. Дюмон, Аист и Роберт ждали у стола в конференц-зале, Рейнер на кухне вытаскивал бутылку воды из холодильника. Появился Митчелл, Рейнер притянул его к себе, положил руку ему на плечо и что-то зашептал на ухо. Тим снова посмотрел на Дюмона и задал себе вопрос, знает ли он, что Рейнер и Митчелл секретничают через две комнаты от него.
– Дюмон может держать его в узде. Его и Митчелла.
– Знаешь, – ее взгляд убежал в сторону, – я думаю, что это здорово – правосудие, которое можно контролировать. Это смело. Это утешает. Но для меня правосудие – как вера в Бога. Я лезу со своей статистикой и нравоучениями, потому что знаю правила.
Тим издал звук, изображающий задумчивость, но не ответил. Он жевал свою щеку, разглядывая темные силуэты кустов.
Она стояла рядом с ним, глядя на сад, как будто пыталась понять, на что он смотрит:
– Роберт прав в одном: я далека от улиц, как от Луны, но я рада, что я по эту стороны жизни. Обсуждаю, рассматриваю, анализирую. Я бы никогда не смогла делать то, что делаешь ты. Риск, опасность, мужество. – Она легонько хлопнула его по руке. – Ты смеешься надо мной? Почему?
– Дело не в мужестве. И я вовсе не испытываю удовольствия от опасности.
– Зачем же тогда ты это делаешь? Защищаешь закон. Рискуешь жизнью.
Тим на секунду задумался:
– Ну, может, мы делаем это, потому как боимся, что больше никто этого делать не захочет.
Она вынула изо рта незажженную сигарету и сунула ее обратно в пачку:
– Не все из вас. – Она пошла обратно к дому.
Поднялся ветер. Он был холодный, сырой, пронизывающий до костей, и Тим засунул руки в карманы. Пальцы наткнулись на листок бумаги. Он вынул его, не понимая, что это. Номер телефона и адрес, написанный женской рукой.
Он повернулся, но Аненберг уже скрылась в доме. Через минуту он последовал за ней.
Все шестеро сидели, ожидая возвращения Тима. Точно в центре перед Рейнером, как тарелка с ужином, лежала черная папка.
«Четвертая, – подумал Тим. – Потом еще две, и дело Кинделла».
Погруженный в блаженную отрешенность, Аист делал самолетики из чистых листов бумаги и напевал себе под нос песню из какого-то старого фильма. Дюмон сидел, откинувшись в кресле; стакан с бурбоном стоял у него на колене.
Рейнер наклонился вперед и положил руку на папку:
– Бузани Дебуфьер.
Дюмон скорчил гримасу:
– Дебуфьер – мерзкий сантеро.
Тим опустился в кресло:
– Сантеро?
– Священник вуду. В основном они кубинцы, но у Дебуфьера кровь наполовину гаитянская.
Заунывное пение Аиста начинало раздражать.
– Да заткнешься ты наконец, черт возьми? – сказал Роберт.
Аист замолчал, суставом подтолкнул свои очки обратно на переносицу, моргая:
– Я что, пел вслух?!
Тим протянул руку и взял фотографию Дебуфьера. Мужчина с бритой головой недовольно смотрел на него, белки глаз выделялись на фоне черной кожи. Тим спросил:
– В чем суть?
Дюмон открыл папку и полистал отчет с места преступления:
– Ритуальное жертвоприношение Эйми Кейес, семнадцатилетней девушки. Ее обезглавленное тело нашли в переулке. На ней была пестрая одежда, кровавый обрубок шеи намазан солью, медом и маслом. Верхний позвонок отсутствовал. Эксперт по ритуальным преступлениям Полицейского департамента Лос-Анджелеса решил, что эти детали соответствуют обряду жертвоприношения «Сантериа».
– Они приносят людей в жертву? – округлил глаза Аист.
– Только в фильмах про Джеймса Бонда, – Аненберг потянулась к отчету судмедэксперта. – Сантеро в основном убивают птиц и овец. Даже на Кубе. В колледже я проводила по ним антропологическое исследование.
– Эксперт по ритуальным преступлениям заявил, что, судя по особенностям данного жертвоприношения, Дебуфьер, скорее всего, полагал, что жертва одержима злым духом.
– В желудке обнаружены листья подсолнуха и кокос. – Аненберг подняла взгляд. – Трапеза перед смертью. Если жертва ее съест, значит, боги одобряют жертвоприношение.
– Уверен, для нее это было слабым утешением, – заметил Рейнер.
Аист зевнул и помахал рукой у себя перед ртом:
– Простите, я обычно в это время уже сплю.
Роберт толкнул по столу фотографии с места преступления:
– Это тебя разбудит.
– Что связывает Дебуфьера с преступлением? – спросил Тим. – Помимо того факта, что он священник вуду?
Дюмон бросил Тиму показания очевидцев:
– Два свидетеля. Первая, Джулия Пацетти, была лучшей подругой Кейес. Девушки вместе ходили в кино за несколько дней до смерти Кейес. После фильма Пацетти пошла в туалет, а Кейес осталась ждать ее в холле. Когда Пацетти вернулась, Кейес сказала ей, что Дебуфьер только что к ней подошел и пригласил прокатиться. Когда девушки вышли на стоянку, Дебуфьер ждал ее в черном «шевроле». Он увидел, что Кейес не одна, и уехал, но перед этим Пацетти успела хорошо его рассмотреть.