Дрей пошла на кухню, неловко потирая палец, на котором не было обручального кольца:
– Документы здесь.
Тим повернулся к Медведю:
– Можешь дать нам пару минут?
– Конечно. Я буду снаружи с нашим бойскаутом. – Медведь закрыл за собой раздвижную дверь, хлопнув чуть сильнее, чем нужно, на случай, если Тим его не понял.
Документы были аккуратно разложены на столе. Тим сел и поставил свою подпись там, где стояли галочки. Дрей стояла у раковины, пытаясь открыть банку соленых огурцов. Она свирепо посмотрела на банку, потом сунула ее под горячую воду:
– Ничего нового? О деле Джинни? О Кинделле?
– Пока ничего. Я над этим работаю.
– Я видела. Ты опять состряпал сенсацию. Ты и твоя команда.
– Я не хочу сейчас обсуждать это. Только когда мы будем наедине.
– На этот раз с жертвой и признаками борьбы. Еле-еле ушли от полиции. Ты не боишься, что все это выйдет из-под контроля?
– Уже вышло из-под контроля.
Дрей вертела банку под струей горячей воды. Из раковины шел пар.
– Почему бы тебе не бросить это дело?
– Потому что я взял на себя обязательство. Я должен проследить за этим до конца.
– Тим, ты должен понять: ты на ложном пути. Во что бы ты ни ввязался, на самом деле ты ввязался в темную историю.
– Мы запутались, но мы над этим работаем.
– Медведь почуял, что ты ввязался в какую-то грязную игру. Не думаю, что он позволит тебе слишком глубоко увязнуть.
Она снова повернулась к раковине:
– Ты все еще носишь обручальное кольцо? – В ее вопросе таилась надежда.
Тим неловко поерзал. Оттого, что он не мог снять кольцо, как это сделала она, он чувствовал себя уязвимым.
– Оно не слезает.
Крышка банки не поддавалась, и она начала со злостью молотить ей о стойку. Тим подошел к ней и попытался забрать у нее банку. Она не сразу ее отпустила – Тим был уверен, что не из упрямства, а потому, что ей хотелось что-нибудь побить. Наконец она сдалась и стояла, безвольно опустив руки.
Тим нажал на крышку, и она с хлопком открылась. Он протянул банку Дрей.
Она поставила банку на стойку.
– Когда Джинни умерла, мы начали говорить на разных языках, ты и я. А что, если мы никогда не сможем вернуться к тому, что было раньше? Сопливая получится лав стори. Счастливая пара, горе, расставание… Не знаю, как ты, Тимми, но я ставлю этой истории низший бал за предсказуемость.
– Не называй меня Тимми.
Она уже выходила из кухни. Через минуту она появилась на заднем дворе. Мак сказал ей что-то; Тим через окно не мог разобрать, что именно.
Дрей рявкнула:
– Забери свои чертовы огурцы!
Мак пожал плечами и пошел обратно к бургерам. Тим вышел бы через парадную дверь, если бы Медведь не ждал его возле дома, как опасная, но терпеливая собака.
Когда он вышел наружу, картонная коробка была открыта, а ее содержимое разбросано. Мак стоял на лестнице, пытаясь удержаться под весом доски с баскетбольной корзиной. Плечом он прижал ее к деревянной обшивке там, где по стене шел дымоход. Он улыбнулся, увидев Тима; два толстых гвоздя торчали у него изо рта, как железные сигареты. Его брови говорили: «Спорим, ты никогда об этом не думал? Из заднего двора получится прекрасная баскетбольная площадка».
Тим уставился на полоску древесины на краю дымохода; он красил ее специальной угловой кисточкой, чтобы не испачкать кирпичи.
Мак заколотил гвоздь в доску с корзиной, и деревянная планка под ней раскололась. Тим почувствовал, что зубы его сжимаются с такой силой, что начала дрожать голова. Дрей сидела к нему спиной на столе для пикника, уронив голову в ладони. Рядом с ней стоял Медведь, наблюдая за происходящим с ужасом зеваки, на глазах которого происходит страшная автокатастрофа.
Снова стук молотка, потом Мак крикнул:
– Ровно висит?
Фаулер и Гутьерес перестали гонять мяч и подняли вверх большие пальцы:
– Отлично!
Доска висела криво.
Тим подошел к Медведю и Дрей и поставил одну ногу на скамейку.
Дрей слабо повела рукой в сторону Мака, но не смогла сказать ни слова.
– Я ухожу, – произнес Тим.
– Я с тобой, – сказал Медведь.
– Вы не можете бросить меня здесь.
– Он твой гость, Дрей, – ответил Тим.
Лицо Дрей казалось осунувшимся и усталым, темные круги под глазами смахивали на синяки. Тим вспомнил, как они впервые встретились в финансовом отделе Пожарного управления. На ней было желтое платье в мелкий голубой цветочек. Бретельки перекрещивались сзади, и между ними виднелась шелковая кожа. Она прошла мимо него, за ней бежал начальник Пожарного департамента – намного старше ее, как все ее бывшие возлюбленные. На Тима повеяло ароматом жасмина. Позже в тот же вечер он увидел ее на стоянке: она доставала свитер из машины. Они проговорили около сорока пяти минут. Он поцеловал ее, и они поехали к ней домой, а пожарные с сорок первой станции еще много месяцев после этого смотрели на Тима холодными и злыми взглядами – наказание, которое Тим переносил с радостью.
Только сейчас, оглядываясь назад, Тим вдруг понял, какой необыкновенно женственной она была в тот вечер; с тех пор она никогда не надевала то платье, вообще не надевала ничего желтого. Сейчас она выглядела настолько измотанной, словно ей на плечи давил весь земной шар.
– Я солгал тебе, Дрей, – сказал Тим. – Я не снимаю обручальное кольцо не потому, что оно не слезает. Я ношу его, потому что не могу не носить.
Ее губы слегка приоткрылись, грудь чуть-чуть приподнялась и замерла, потому что она затаила дыхание.
Раздался голос Мака:
– …в общем, мы называли ребят Милпетиса «парни Милпениса». – Он рассказывал о своей неделе учебы на спецназовских курсах. Он проходил эту программу в пятый раз, и, по всей вероятности, в пятый раз ее завалил. – Было довольно забавно. У них во взводе была такая баба…
Дрей вскочила на ноги.
– Почему ты ее так называешь?
Мак остановился и посмотрел на Гутьереса и Фаулера в поисках поддержки:
– Не знаю. Потому что она действительно баба.
– Почему? Короткая стрижка, крепкое сложение? Работает на износ? – Она скрестила руки. Тим знал по выражению ее лица, что сейчас она просто хотела ссоры. – Я целыми днями выслушиваю это дерьмо, и могу побиться об заклад, что и она тоже.
Медведь кивнул Тиму, и они вышли в боковые ворота. Медведь показал на свой грузовик, они залезли внутрь и минуту посидели молча. До них все еще доносился голос Дрей – шипящие согласные и слоги, произнесенные на повышенных интонациях.