Эндрюс приехала на автобусе из Огайо и проследовала типичным для Голливуда путем – от актрисы, подрабатывающей официанткой, до проститутки. Но в конце концов она осуществила свою мечту: после того как ее тело нашли размазанным по истрепанному дивану Джоунса со следами семидесяти семи ножевых ранений, модельные фотографии Долли размером восемь на двенадцать попали в руки голодной прессы, и ее коротко остриженные светлые кудри и идеальная ширина бедер высекли ее имя в анналах времени.
За Джоунсом пришли, когда он отсыпался после лошадиной дозы наркоты в соседней комнате. Он утверждал, что вообще ничего не помнит. На его теле, одежде и под ногтями не нашли следов крови Эндрюс, однако эксперт-криминалист обнаружил их в водосточных трубах под душем. Оружие с четкими отпечатками всех десяти пальцев Джоунса обнаружили в мусорном баке на улице. Мотив? Прокурор пытался доказать, что таковым стал отказ в сексуальном контакте. Одна из коллег Эндрюс сняла ее на камеру, когда та говорила, что никогда не будет делать этого с черным мясом.
Большой неудачей для Джоунса была вопиющая некомпетентность адвоката – юнца с прыщавым лицом, только что окончившего учебу. Присяжным понадобилось менее двадцати минут, чтобы приговорить Джоунса.
Этот вердикт вызвал возмущение неких Леонарда Джефрисеса и Джесса Джексона, которые заявили, что Джоунсу не обеспечили честного разбирательства, потому что он был темнокожим, обвиняемым в убийстве белой женщины. Возникшее в результате этого политическое давление привело к тому, что Джоунс подал ходатайство о неэффективной помощи защитника. Его удовлетворили, и вердикт был отменен.
Как раз в это время какой-то урод в хранилище записей по делам положил улики и вещественные доказательства не в ту папку, в результате чего прокурор остался без отчетов экспертов и без фотографий тела.
Новый вердикт гласил: «Невиновен».
Папку с делом нашли на следующий понедельник. Ее ошибочно поместили в хранилище с пометкой «Ритм».
Джоунс исчез из вида, затерялся где-то в лос-анджелесских трущобах, защищенный законом, по которому нельзя вторично привлекать к уголовной ответственности за одно и то же преступление.
Рейнер закончил рассказывать о подробностях дела. Взгляд Тима был прикован к фотографии Джинни, стоявшей перед ним на столе. Он вдруг понял, что дискуссии о мерзких преступлениях были для них своеобразным чистилищем. Вот как он решил почтить свою дочь.
– …разумное сомнение, – говорил Митчелл. – Не бывает однозначных дел без тени сомнения.
Но Аненберг держалась стойко:
– Если бы кто-то хотел его подставить, это был бы идеальный способ. Он известный наркодилер с бесчисленными врагами. Засеки, когда он под кайфом и ничего не соображает, положи тело ему в гостиную – и voila!
– Конечно, – сказал Роберт. – Подделай удары ножом и обмани экспертов. Плевое дело. Особенно семьдесят семь ударов.
Рейнер оторвал взгляд от бумаг:
– Ой, да ладно тебе. Мы все знаем, что факты можно подтасовать. Государственный защитник не смог представить ни одного экспертного заключения в защиту подсудимого.
Роберт положил на стол руки:
– Может быть, не нашлось эксперта, который мог бы представить версию защиты…
– …добросовестно, – закончил Митчелл.
Тим внимательно наблюдал за Робертом. Его возбуждение усиливалось, когда речь заходила об убийце женщин. Тим поразмышлял над тем, почему сам он настолько убежден в виновности Баурика, и понял, что в нем живет та же ярость по отношению к убийцам детей. Ярость, не дающая ране зажить и требующая мести.
– Вердикт был отменен только потому, что улики положили не в ту папку в хранилище и не смогли их представить, – Аист листал отчет судмедэксперта.
– Весьма убедительный факт.
– В первый раз дело развалилось из-за некомпетентного защитника, – сказала Аненберг. – Возможно, были моменты, которые не изучались. Плюс доказательства, которые едва ли можно назвать обличающими, тем более что на нем не нашли никаких следов крови. Семьдесят семь ударов ножом и ни следа крови? Он был под наркотой, загружен по самое не могу. Я сомневаюсь, что у него хватило бы ума на то, чтобы сжечь свою одежду и отскрести себя мочалкой.
Митчелл заговорил медленно, как будто контролируя себя:
– Но есть труп в гостиной, оружие с его отпечатками пальцев и следы крови жертвы в стоке его душа.
– Неопровержимые улики, – сказал Тим.
Аненберг удивленно посмотрела на него, словно он разрушал их негласный альянс.
– Чего, черт возьми, ты хочешь? – спросил Роберт. – Запись убийства в режиме реального времени? Если бы эти чертовы улики не потерялись, парня давно бы уже поджарили! Его поймали на месте преступления, которое оказалось его квартирой. Ты обходишь вниманием этот факт, Аненберг.
– Он ушлый парень, хорошо знающий улицы. А тут такое глупое место преступления… – Аненберг покачала головой. – Доказательства не кажутся мне изобличающими. Они просто удобные.
Они быстро пробежались по формальной процедуре, так как было ясно, что единогласного решения не будет. Голосование дало результат четыре против двух; Рейнер с Аненберг голосовал против остальных.
– Да что с вами, черт возьми, – сказал Роберт. – Вы даете этому подонку соскочить с крючка из-за какой-то либеральной чепухи.
– Это не имеет никакого отношения к политике, – заметил Тим.
Роберт вскинул руки, резко подавшись вперед:
– Этот парень – поганый наркоман!
– Что, когда я в последний раз заглядывала в Кодекс, не каралось смертной казнью. – Аненберг положила руки на стол; вид у нее был очень решительный.
Роберт провел рукой по взъерошенным рыжевато-золотистым волосам и злобно пробормотал:
– Если даже он не делал этого, такой ниггер все равно в чем-нибудь виноват.
Тим наклонился вперед, и кресло под ним скрипнуло. Он хотел только одного: чтобы в его голосе не проявилась ярость:
– Ты действительно так считаешь?
Роберт отвернулся, стиснув зубы.
– Конечно нет, – сказал Митчелл.
– Я говорю не с тобой. Я говорю с твоим братом.
Когда Роберт снова посмотрел на него, Тим заметил, что его глаза покраснели, и розовые нити сосудов разошлись от зрачков.
– Я не это хотел сказать. Просто после случая с Дебуфьером… этот ублюдок держал ее в холодильнике!.. Дюмон мне как отец…
– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Рейнер.
– Нет, нет. Давайте работать. Мне нужно работать, – когда Роберт поднял глаза, в них ясно читался страх. – Не поступайте так со мной.
– Ты нам мешаешь, – сказал Тим. – На какое-то время ты вне игры.
Роберт сидел склонившись над столом и выставив вперед плечи; трапециевидные мышцы выступали вокруг шеи. Он поднял голову, как охотничья собака, делающая стойку. Его глаза блестели: