– Скорбеть, глупый. – Она подождала, пока он поднимет глаза. – Тим. Мы не жертвы. Мы родственники жертвы.

Он вникал в это несколько минут, потом тихо сказал:

– Это чертовски глубокое понимание проблемы.

Дрей медленно вздохнула, как будто готовилась войти в воду:

– Сегодня я в первый раз пошла в продуктовый магазин. Делала покупки не на троих, даже не на двоих. Я не пошла в ряд с конфетами, потому что Джинни, ну знаешь… Я купила меньше продуктов, только для себя, подошла к кассе, и у меня получилось тридцать с чем-то долларов. Так мало, что я чуть не разрыдалась… – Ее голос дрогнул. – Я не хочу делать покупки для одной себя.

Он почувствовал, как по телу разлилось облегчение:

– Андреа, я… – Он вдруг резко сел. – Подожди минуту. Ты не ходила в магазин в день перестрелки в «Марциа Доме»?

– Я не могла даже с дивана подняться. А в чем дело?

– Аист сказал, что именно в тот день он залез к нам и поставил жучок в мои часы. Я их оставил дома.

– Не может быть. Я была здесь целый день. Они, должно быть, следили за тобой дольше. Ты знал, что они манипулируют тобой с самого начала…

– Я должен поговорить с Дюмоном. Ему можно доверять.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Шкурой чувствую.

Дрей продолжала сидеть, прислонившись к стене и глядя на него влажными глазами.

– Иди сюда, – сказал он.

Она поднялась, хрустнув коленками, подошла к кровати Джинни и легла, положив голову ему на грудь. Он протянул руку и за затылок притянул ее к себе. Она прижалась к нему, как животное, как ребенок. Они молчали, дыша в едином ритме.

– Я чувствую себя так, словно мы только что нашли друг друга, – сказал Тим.

Телефон в переднем кармане его джинсов завибрировал. Дрей отодвинулась от него; ее колени и локти упирались в матрас, а подбородок лежал у него на животе.

Он открыл телефон:

– Да.

В голосе Митчелла звучал вызов:

– Объект на десять-двадцать.

– Хорошо. – Тим закрыл телефон, наслаждаясь последними мгновениями отдыха, чувствуя, как в нем поднимается желание.

Она подняла брови. Он кивнул. Она отстранилась от него и встала, поправляя юбку.

Он отчаянно хотел прижаться губами к ее рту, но боялся, что не сможет остановиться. Он должен был быть на другом конце города, и ненавидел себя за это.

Когда он проходил мимо нее, они потянулись друг к другу и сплелись в тесном объятии.

Это было все, что он мог себе позволить.

31

Тим высмотрел Митчелла за рулем машины, припаркованной за полквартала от дома Баурика. На ее крыше красовалась надпись «Пицца Домино», но логотипов на дверце не было. Небольшой, но серьезный недочет. Тим открыл дверь и скользнул внутрь. В салоне пахло дешевым винилом, воздух был спертым.

– Он приехал на золотистом «эскаладе», номера 0557, новые. Оставался внутри до 06:24, потом появился в рабочей униформе с каской, зажатой под мышкой, и сел на автобус.

– Номер автобуса?

– Он сел на 2-й, потом пересел на 10-й. Я пытался тебя достать, но не дозвонился, поэтому поехал за ним до пересадки и дальше в центр города.

– Куда он направился?

– Тебе это понравится. К новому обелиску в память о погибших. Баурик и еще несколько уродов, отрабатывающих часы общественной работы, обдувают там металл струей песка. Какой-то гений счел, что можно перевоспитать преступников и одновременно построить эту штуковину. Ирония или что-то вроде того. Из-за больной руки он не особо может управляться с пескоструйным аппаратом, но его гоняют с поручениями, так что все равно он крутится там. Они даже делают перерыв на молитвы. Как будто общественные работы освобождают от ответственности за перестрелку в школе!

На заднем сиденье валялась поношенная оливковая куртка Митчелла, из ее кармана выглядывали перчатки и черная вязаная шапка. Тим схватил шапку, скатал и сунул в задний карман. Потом из связки, перетянутой резинкой, вытащил пару гибких наручников.

Гибкие наручники действовали как крепкие веревки. Как только они затягивались вокруг запястий, освободиться от них было невозможно – от усилий они только туже затягивались. Тиму нравилось держать несколько пар под рукой, на всякий случай.

– У него с собой был ланч? Бумажный пакет, коробка для ланча, что-то вроде этого?

– Нет.

– Ладно. Значит, ланчем их, скорее всего, кормят, но он может вернуться между двенадцатью и часом – если нет, то думаю, вернется между четырьмя и шестью. Я проскользну внутрь. Будь на месте и жди его. Если он будет не один, посигналь мне дважды. Ты не должен ни в коем случае покидать этот пост. Где Роберт?

– Здесь его нет.

– Я хочу, чтобы его не было на месте действий. Ясно?

Митчелл двумя руками пригладил усы:

– Да. Я сниму надпись с машины. Не хочу больше сидеть тут.

Тим кивнул и вышел. Он прошел по раздолбанному тротуару, опустив локоть так, чтобы касаться пистолета под футболкой. Обошел квартал и миновал два задних двора. Снова протиснулся в окно ванной и сел за стол. Чековая книжка Баурика лежала на столе. Тим пролистал ее. В середине каждого месяца он клал в банк пятьсот долларов. Вереница записей по чекам привлекла внимание Тима: двести долларов каждую неделю, в фонд Лизи Бауман. Тим напряг память. Дочь тренера, застреленная во время нападения на школу.

Парень по мере сил возмещал ущерб, работая на строительстве памятника и перечисляя деньги в фонд.

Родители двенадцати детей, получивших пули, наверное, были бы тронуты, если бы узнали об этом.

Тим подвинул стул к затененной западной стене, положил пистолет на колени и сидел наедине со своими мыслями. Время ланча подошло и миновало, а Баурика все не было. После обеда тени в комнате легли иначе, и Тим передвинул стул, чтобы оставаться в темноте.

Баурик не появился ни в пять, ни в шесть, ни в восемь.

Тим вспомнил Ричарда – государственного защитника, который сквозь трещины и дыры системы видел ее нерушимую основу. Приступ горя, который Тим испытал вчера вечером, убил в нем какую-то часть его самого, а печаль притупила гнев и убежденность в собственной правоте. Если у него и была какая-то цель, он потерял ее из виду. Он подумал об убийце детей, которого ждал у него дома. Об одиннадцати погибших школьниках и одной погибшей маленькой девочке. О закрытом гробу на похоронах Джинни.

Он думал о том, что Лейн и Баурик – так же, как и сам Тим, – стремились к какому-то абстрактному идеалу, считая, что это и есть справедливость. И каждый из них потерпел неудачу.

В девять часов Тим услышал, как ключ царапает замочную скважину. Он вытащил из заднего кармана шапку и натянул ее на голову. Она закрывала все, кроме рта. Баурик зашел в комнату, захлопнул дверь и, не заметив Тима, бросил каску на полку и стянул рубашку. Его спина была покрыта прыщами.