– Извини, друг, мы закрыты.
Тим проигнорировал его слова и прошел в глубь зала к группе мужчин в черном. Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще человек пять. Дрей стояла возле них, согнувшись, рука вытянута вперед, указательный палец кого-то в чем-то обличает. По какой-то неведомой причине она надела форму, хотя полицейская этика запрещала пить в форменной одежде.
– …посмел поставить моего мужа в такое положение… по крайней мере, ты мог бы оказать любезность мне, своей коллеге, и хотя бы позвонить.
– Мы думали, он справится, – сказал Фаулер.
– Потому что он мужчина?
– Нет, потому что… ну, из-за военной службы.
– Из-за военной службы? А, ну да. Ты хочешь сказать, что у него нет чувств!
Она развернулась, покачиваясь от спиртного, чтобы видеть их глаза.
– Что вы нарыли по сообщникам?
Гутьерес – он стоял к ней ближе всех – вытянул руки в успокаивающем жесте, как политик, маскирующий снисхождение под добродушное желание ободрить электорат:
– Мы работаем над этим. В отличие от твоего мужа мы не думаем, что это такая уж серьезная зацепка.
Фаулер первым заметил приближение Тима, потом его увидели и все остальные – все, кроме Дрей.
– Знаешь, что я тебе скажу? – Дрей нечетко выговаривала слова, – Ты можешь сколько угодно смешивать меня с дерьмом, но если скажешь еще хоть слово про моего мужа, я тебе все зубы пересчитаю.
Бармен вышел из-за стойки и пошел за Тимом, но Мак жестом отозвал его.
– Все в порядке, Денни. Он свой.
– Свой ли? – тихо сказал Гутьерес.
Тим обратился к жене:
– Пошли, Дрей. Я отвезу тебя домой.
Дрей наконец заметила его, сделала шаг и, потеряв равновесие, резко села. Мак поддержал ее за спину; его рука лежала у нее на плече. Остальные окружили их со всех сторон.
Свободной рукой Мак примирительно взмахнул:
– Эй, Тим! Ладно, без обид. Мы подумали, что ей хорошо бы сейчас куда-нибудь выйти, учитывая, что…
– Заткнись, Мак, – Тим не сводил глаз с Дрей. Она опустила лицо в сложенные ладони. Тим нагнулся, и уголки его губ опустились: – Андреа, пожалуйста, пойдем.
Она попыталась встать, но смогла только тяжело облокотиться на стол.
Фаулер взял пустой бокал, поднес его к глазам, как микроскоп, и сквозь него стал разглядывать Тима.
– В следующий раз, когда кто-нибудь будет подставляться ради тебя, отнесись к этому поуважительнее, – у него заплетался язык. – Мы с Тито подставлялись ради тебя, друг.
Мак поднялся. Он шикарно выглядел, не прилагая к этому никаких усилий. Его волосы были взъерошены ровно настолько, насколько нужно, щеки покрыты короткой щетиной. Тиму приходилось прикладывать неизмеримо больше усилий, чтобы поддерживать свою внешность в подобающем виде.
– Послушайте, ребята, у нас у всех был трудный день, – сказал Мак. – Давайте успокоимся.
– Да, давайте не будем донимать нашего героя, – сказал Харрисон.
Гутьерес хмыкнул. Тим перевел на него взгляд. Ободренный взглядами присутствующих и видом стоящих перед ним пустых бокалов, Гутьерес с наглостью уставился на Тима:
– Понял намек, парень? С твоей женой все будет в порядке. Мы о ней позаботимся.
Тим повернулся и пошел к двери. За его спиной раздался шепот:
– …конечно, уйти легче всего…
– …пусть катится…
Тим дошел до двери и закрыл ее на задвижку. Раздался громкий щелчок. В баре наступила полная тишина. Он прошел обратно через весь зал; несколько остававшихся там изрядно подвыпивших посетителей глазели ему вслед.
Он дошел до группки полицейских и встал к ним спиной, повернувшись к стойке бара. Вынул кобуру со «Смит-энд-Вессоном» и положил ее на стойку. За ней последовал бумажник, в котором лежал значок. Пиджак он аккуратно повесил на стул с высокой спинкой и закатал рукава.
Когда он повернулся к полицейским, они уже немного поостыли. Он подошел к Гутьересу:
– Вставай.
Гутьерес откинулся на стуле, пытаясь выглядеть жестким и невозмутимым, хотя ни то ни другое ему не удалось. Тим ждал. Никто не произносил ни слова. Наконец Гутьерес отвел взгляд.
Тим снова надел пиджак, взял пистолет и значок. Он сделал шаг к столу, но Дрей уже поднялась к нему навстречу и тяжело навалилась на него.
Тим обнял ее за талию и повел к двери.
Он раздел ее, как ребенка. Стоя на четвереньках, стянул с нее ботинки. Когда он укрыл ее простыней, она откинула ее, вся мокрая от пота. Он поцеловал ее влажный лоб. Ее голос дрогнул:
– Как он выглядит?
Тим сказал ей.
Потом вытер катившиеся по ее щекам слезинки.
– Расскажи мне, что случилось. Там. Каждую деталь.
Он рассказал, постоянно вытирая ее щеки, с трудом сдерживая собственные слезы.
– Жаль, что ты его не убил.
– Тогда мы никогда не узнали бы правду.
– Но он был бы мертв. Стерт с лица Земли. Уничтожен.
Дрей взяла его за руку и сжала ее обеими руками. Слезы катились по щекам и капали на подушку:
– Я зла. Так зла! На все. На всех.
У него перехватило дыхание.
– Ты ляжешь спать? – спросила она.
– Вряд ли.
Дрей на секунду отключилась, потом открыла глаза:
– Я тоже не собираюсь.
– Пойду посмотрю телевизор. Не хочу ворочаться и мешать тебе. – Тим нежно убрал прядь волос, которая лезла ей в глаза. – Хоть один из нас должен немного поспать.
Она кивнула:
– Хорошо.
Он лежал на диване в гостиной, как в гробу: полностью одетый, скрестив на груди руки. Смотрел в потолок, пытаясь постигнуть новую реальность своей жизни. Он не мог отключиться от мысли о том, сколь огромной была его потеря.
Показывали развлекательную программу, и он слышал механический смех, исходивший от телевизора. «Смех все еще существует, – думал он. – Я должен об этом помнить, я могу просто включить эту маленькую коробку и услышу смех».
Около трех часов утра Дрей разбудила его, карабкаясь к нему на диван, стягивая покрывало. Она взгромоздилась на него и зарылась лицом ему в шею.
– Тимоти Рэкли, – сказала она мягким сонным голосом.
Он нежно погладил ее волосы. Они уснули, слившись в беспокойном объятии.
Тим открыл глаза и ощутил ужас прежде, чем смог вспомнить причину. Он сел на диване. Дрей была на кухне, оттуда раздавался шум.