Она вгляделась в его лицо:

– Мне, Тимоти.

Тим вытащил кассету из бумбокса и постучал ею по ладони. Он вспомнил, как яростно Роберт скатился по ступенькам в подвал Дебуфьера. И взволнованные слова Роберта, обращенные к Рейнеру: «Люди иногда ошибаются. Ситуация может выйти из-под контроля. С нами со всеми это случалось».

– Это была миссия, которая провалилась. Они собирались ворваться, застрелить Кинделла, поиграть передо мной в больших героев. Я даже слышу, как они бы это продали: вот парень, который собирался изнасиловать и убить твою дочь. Он избежал наказания по трем предыдущим обвинениям из-за дырок в законе. Парень был твоим соседом, никто за ним не следил. Кроме нас. Мы спасли жизнь твоей дочери, уберегли ее от изнасилования. Мы, а не закон. Приходи и посмотри, чем мы занимаемся. У нас есть план, который откроет тебе глаза.

– Даже если бы все прошло по плану, как бы это отразилось на Джинни? Если бы на ее глазах застрелили человека? Ни капли порядочности. Ни капли порядочности нет в людях, которые решили поиграть жизнью маленькой девочки.

– Да, – кивнул Тим. – Ни единой. – Он выдвинул стул и тяжело опустился на него. Казалось, с тех пор, когда ему в последний раз удалось присесть, прошли месяцы. – Они мучили меня все это время, размахивали сообщником, как флагом. Они все знали с самого начала. Заставить Кинделла похитить Джинни было просто частью какого-то… психологического уравнения, которое Рейнер составил, чтобы заставить меня присоединиться к Комитету. И это сработало.

– Ты найдешь их, – сказала Дрей. – Ты заставишь их за это заплатить.

– Да. Да. И я хочу, чтобы ты все время носила оружие. Даже дома.

Дрей подняла водолазку и показала «Беретту», заткнутую за пояс:

– Я изо всех сил надеюсь, что они придут за мной. Но мне кажется, что им это не удастся.

Тим отдал ей пленку:

– Неплохой набор компромата. Немного подредактировать и положить на обе лопатки всех сообщников.

– …Я сняла для тебя пару тысяч сегодня утром. Они в сейфе для оружия.

– Спасибо. Что с Доббинсом?

– Они не смогут до него добраться. Его больничная палата как Форт-Нокс. А где Баурик?

Срок пребывания Баурика в центре реабилитации заканчивался в полночь.

– Они его не найдут.

– Зачем Мастерсонам оставаться здесь, где все их ищут?

– Они ненавидят Лос-Анджелес, потому что их сестру убили здесь, они ненавидят лос-анджелесских полицейских, потому что те не справились с делом их сестры, и ненавидят здешнюю судебную систему, потому что лос-анджелесские суды отпустили убийцу на свободу.

– Где сейчас убийца?

– Его застрелили.

– Какое совпадение.

– Именно. У них здесь связи, они знают, как делаются дела. Плюс папки с документами, которые они украли, – все лос-анджелесские.

– Теперь ясно, почему убили Рейнера, – сказала Дрей. – Заметают следы.

– Да. Они знают, что вещественных доказательств нет, а обвинения им не предъявляли. Они заметают следы.

Дрей откинула голову, словно ее ударили. Раздражение окрасило ее щеки румянцем.

– Есть еще один конец, который они постараются отрезать.

Тим почувствовал, как у него пересохло во рту. Осознание.

Он был уже на ногах, бежал по коридору.

Он вытащил патроны и оружие из сейфа. Монетки положил в задние карманы джинсов. Дрей смотрела на его руки, патроны, оружие.

– Возьми бронежилет, – сказала она.

– Он меня будет тормозить.

– Может быть, ты умрешь и в другой жизни станешь женщиной в Афганистане.

Тим стоял, перекинув через плечо пакет с оружием и патронами. Он пошел к двери, но она замерла в проходе, блокируя выход. Неожиданная близость ее лица, груди, напоминающая момент перед объятием. Он чувствовал запах жасминового лосьона, ощущал жар, исходящий от ее раскрасневшихся щек.

– Ты берешь чертов жилет, – произнесла она. – И не спорь.

42

Когда Тим свернул с дороги Граймс-Кэньон на петляющую змейкой дорожку, ведущую к сожженному дому, он чувствовал, как пустота начинает пульсировать в том месте, где должен быть желудок. Он остановился на заросшем травой бетонном основании, где когда-то стоял дом; мертвые сорняки трещали под колесами.

Впереди в маленькой эвкалиптовой роще стоял одинокий гараж. Тим надел перчатки и бронежилет.

Покрытые грязью окна стали светонепроницаемыми. Дверь гаража скрипнула на ржавых петлях. Запах сырости. Из треснувшей трубы водопровода на жирный бетонный пол стекали струйки грязи.

Тот же истрепанный диван. Та же дырка в задней стенке. Та же обволакивающая темнота.

Кинделла не было.

Боковой столик был перевернут, дешевые деревянные панели раскололись и осыпались опилками. На полу валялась разбитая лампа. Голая лампочка все еще светилась.

Признаки борьбы.

Тим прижал кончики пальцев в перчатках к темному пятну на диване, затем к белой поверхности задней стены, чтобы различить истинный цвет пятна. Кроваво-красный.

На стойке лежал пакет молока, тоненькая, как ниточка, струйка жидкости вытекала из приоткрытого горлышка. Тим поднял пакет. Почти пустой. Он уставился на лужу молока на полу. Пакет пролежал как минимум полчаса.

Они забрали Кинделла. Если бы они просто собирались его убить, они бы сделали это здесь. Заросли эвкалиптов помогли бы заглушить звук выстрелов.

У них был другой план.

Тим направился к выходу, но белый шов недавно выпотрошенной обивки дивана привлек его внимание. Он подошел и потянул за этот шов. Появился носок его дочери.

Носок его дочки. Спрятанный в надорванной подушке, как какой-то грязный журнал, пакетик марихуаны, пачка наличных.

Его ноги дрожали, поэтому он присел на диван, схватив носок обеими руками, вжав большие пальцы в ткань. Маленькая комната закружилась у него перед глазами. Запах растворителя. Молоко, капающее со стойки. Ноющая боль в ссадине над глазом. Запах стола, обработанного антисептиком.

Он прижал руку ко лбу. Колени тряслись так сильно, что он не мог сдержать дрожь. Он попытался встать, но силы в ногах не было, и он снова сел, сжимая носок Джинни, дрожа не от ярости, а от неослабевающего желания обнять дочь – желания, которое сидело в нем глубже, чем горе или боль.

Через десять или тридцать минут он вышел под солнце и пошел через осыпающийся фундамент к своей машине. Посидел минутку, пытаясь выровнять дыхание.

Ему не сразу удалось попасть ключом в зажигание.

На шоссе Тим давил на газ, пока спидометр не показал сотню. Оба окна были опущены, кондиционер включен на полную мощность. Дыхание пришло в норму только тогда, когда он промчался мимо въезда на Первую улицу.