Торн с интересом отметил, что радиотелефон Портер, когда она бросала его в сумочку, был выключен.
В этот момент появился начальник отдела Барри Хигнетт — уроженец Нортумберленда, человек с тихим голосом и несколькими лишними килограммами веса. Размахивая кипой бумаг, он сообщил, что ему необходимо переговорить с Портер минут пять, пока она не исчезла. Хотя Хигнетт встретил Торна и Холланда поначалу холодно, сейчас он воспользовался возможностью поприветствовать их еще раз и прибавил, что в его отделе такое деликатное дельце никому не по зубам.
Хигнетт подвел Портер к ближайшему столу и разложил перед ней бумаги. Холланд минуту наблюдал за ними, потом отвернулся и, понизив голос, спросил у Торна:
— Ты хотел поехать в школу?
Торн непонимающе посмотрел на него, как будто тот говорил по-китайски:
— Что-о?
— Я имею в виду, вместе с Портер? — Дейв еще больше понизил голос. — Мне просто показалось, что ты был несколько раздосадован, когда я сказал, что поеду с ней в школу.
— Не валяй дурака! — ответил Торн.
Когда Портер закончила с Хигнеттом, она договорилась с Холландом встретиться с ним через пару часов прямо в школе. Затем Торн начал спускаться с ней вниз по лестнице.
— «Они довольно неплохо относятся ко мне», — тихо повторил Торн, кивнув проходившему мимо офицеру, с которым ему приходилось пару-тройку раз сталкиваться по службе. — Так сказал Люк в этой записи.
Он вспомнил тот напряженный момент, когда из-за камеры появилась фигура со шприцем. Картинка задергалась — было понятно, что камеру держали в руках, а не установили на штатив. И не важно, что Люк сказал, а о чем умолчал — в тот самый момент стало ясно, что его похитил не один человек. Следовательно, имеет место похищение несовершеннолетнего группой лиц по предварительному сговору.
— Думаете, их двое? Или больше?
— Если двое, готова биться о заклад, что второй похититель — та самая женщина, с которой видели Люка.
— А такое часто случается? Что мужчина и женщина действуют в паре?
— Несколько раз я сталкивалась с подобным, — ответила Портер. — По вполне понятным причинам женщины чаще всего участвуют в самом похищении. Они вызывают доверие.
— Согласен.
По вполне понятным причинам.
Торн недоумевал: «Ну почему, почему так многих громких дел, в которых фигурируют эти самые очевидные причины?» Факт, однако, был налицо. Хиндли всегда ненавидели больше, чем Брэди. Максин Карр — несмотря на то что суд признал ее невиновной даже в недонесении об убийстве ее женихом двух девушек, — была, если хотите, более порочна, чем сам убийца.
— Кое-кто из ребят заявлял, что они и раньше видели их вместе, ведь так? — спросил Торн. — Люка и эту женщину. Ей нужно было время, чтобы завоевать его доверие.
— И ей это удалось, — заметила Портер. — Кстати, до сих пор так и не последовало даже намека на требование выкупа. И речи нет о том, чтобы кому-нибудь заплатили.
«Возможно, это будет на следующей кассете», — думал Торн, пока они спускались в вестибюль и направлялись к вращающимся дверям. И все-таки его больше заботил вопрос «каким образом», а не «почему». Он представлял себе некую женщину, которая сближается со своей жертвой; улыбается, берет за руку, всегда проявляет внимание. Торн считал, что она сумела вызвать полное доверие мальчика; и вот в одночасье это доверие было подорвано. Он вспомнил кривоватую улыбку, когда мальчишка на экране изо всех сил старался шутить. Он вспомнил, каким пустым был его взгляд. Интересно, сможет ли Люк Маллен после происшедшего доверять людям?
Все утро, не прекращаясь, моросил дождь, но на улице у входа все равно толпилось много людей. Парень с девушкой, пристроившись на соседних бетонных столбиках, ели бутерброды. Ряды таких столбиков были установлены вокруг многих общественных зданий в городе, они должны были якобы обезопасить их от взрыва припаркованных автомобилей. Торн всегда думал про себя: может, некоторые террористические группировки тайно финансируются компаниями, производящими цемент? Он поделился своей теорией с Портер, и на минуту они остановились, чтобы оценить шутку — дальше Торну нужно было к станции метро у Сент-Джеймсского парка, а Портер — к подземному гаражу Ярда.
— Насколько вас это беспокоит? — спросил он. — Я имею в виду то, что никто не требует у Малленов денег? Никто ничего не просит…
— Знаю по опыту: в таких делах ничего нельзя предсказать. Но, вы правы, это чертовски странно.
— Люк находится у них уже четыре дня.
— Четыре дня и пять ночей. Вспомните, мы волновались, что они не выходят на связь — и они вышли.
Торн стал застегивать на пуговицы свою кожаную куртку.
— Что-то не дает мне покоя, — признался он. — Что-то на кассете.
— Что?
— Хотел бы я это знать! Но что-то там не так — в его словах или в том, как он говорил.
— Ничего, надеюсь, вы поймете.
— Может быть.
— Это старость, приятель. Альцгеймер не за горами.
Торну с трудом удалось выдавить улыбку.
— Встретимся у Аркли, — сказал она. — Посмотрим, как они там, договорились?
— Договорились. — Он сделал шаг по направлению к метро, потом обернулся: — А что выдумаете о Маллене?
— Мне кажется, ему следует помнить, что он больше не полицейский.
Торн застегнул верхнюю пуговицу куртки и засунул руки в карманы. Он размышлял о памяти — отличной и дырявой. Думал о том, что его воспоминаниям о тех годах, когда он еще не стал полицейским, уже не хватало места; их забивали менее приятные воспоминания.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы пораньше выйти в отставку? — поинтересовался он.
— Бывало. А вы?
— В кое-какие моменты я всерьез подумываю об этом.
— В какие? — уточнила Портер.
— Когда мне не спится…
Тони Маллен потянулся к холодильнику за бутылкой, потом через стойку бара — за бокалом и плеснул себе изрядно вина. Он подошел к дочери, которая делала себе бутерброд, погладил ее по голове.
Никто из них не произнес ни слова с тех пор, как он пару минут назад вошел в кухню. Они продолжали молча стоять, занимаясь каждый своим делом, пока Джульетта Маллен не подхватила свою тарелку и не вышла из кухни.
Он прислушался к шагам дочери на лестнице, к скрипу и щелчку двери ее спальни и к музыке, которая на несколько секунд, в промежутке между двумя последними звуками, вырвалась наружу. Он напрягся, когда услышал бормотание Мэгги, и хотя не мог разобрать слов, прекрасно знал, что где-то в одной из комнат его жена с головой погружена в беседу. Мэгги по понятным причинам не занимала домашний телефон, но где бы она ни находилась, к ее уху был прижат сотовый телефон. Со всеми — родственниками, друзьями, со всеми, кто хотел ее слушать и притворялся, что понимает происходящее, — она готова была до бесконечности делиться своим горем.