— Везунчик, послушай название: «Ум серийного убийцы».
— Звучит.
— А вот «Как ФБР поймало киллера Девяносто пятой трассы».
— Особый раздел библиотеки, да? — Кажется, в комнате становится жарко.
— «Секреты голливудских мастеров грима. Вы тоже можете изменить внешность. Даже семья вас не узнает».
Воорт идет трудным путем. Счета. Интернет. «Лексис-Нексис», а это означает, что Уэнделл обладает дорогой подпиской и ему доступна любая статья и по любой теме.
Пока ничего незаконного.
19.32.
Надо проверить, нет ли здесь чего связанного с Габриэль Вьера и Филиппом Халлом.
Когда Воорт обращает внимание на шкафчики, Мики все еще возится с названиями: «Деловая тактика в двадцать первом веке».
— А вот теперь мы собираемся нарушить закон, — говорит Воорт.
В верхнем ящике он находит пару дорогих фотоаппаратов «Никон», телефотообъективы, дюжину коробок с пустой пленкой. Сердце начинает биться быстрее.
В следующем ящике он видит груду прямоугольных картонных коробочек с наклейками «Ричи», «Дуги», «184», «Записи в трейлере». Воорт находит пару карманных магнитофонов «Сони», две упаковки первоклассных двойных батареек и резиновую присоску для записи телефонных разговоров. Он видит в ящике сбоку нечто похожее на две шариковые ручки, но, присмотревшись, признает, что это не совсем ручки. Он развинчивает одну из них — любой может купить эти крошечные магнитофоны в магазине шпионских принадлежностей на углу Двадцать шестой улицы и Третьей авеню или в Интернете.
— Так, значит, наш парень ведет собственное расследование?
Относительно содержимого картонок Воорт разочарован — первые две оказались пустыми, и только в коробке с надписью «Ривердейл» лежит кассета.
Воорт ставит кассету в один из магнитофонов «Сони».
Качество звука превосходное. Он слышит свист проносящегося транспорта, звук дворников по ветровому стеклу и гудки клаксона. Звуки улицы становятся все громче, и поэтому у Воорта создается впечатление, что кто-то опустил стекло машины. Он слышит нарастающий звук шагов по мостовой и мысленно представляет, что кто-то быстро идет к автомобилю.
Мужчина дружелюбно говорит: «Ты хорошо провел время, Ричи».
Хриплый голос собеседника звучит в ответ уважительно: «Там никакого движения в два часа ночи. Скажите, где нам все это оставить?»
«Езжай за мной по дороге. Завтра нам понадобятся двадцатифутовые. Никто не видел, как ты что-то берешь, да?» «Думаете, я хочу в тюрягу?»
Помехи заглушают все остальное. «Что за двадцатифутовые?» — думает Воорт, не останавливая пленку на случай, если голоса появятся снова.
— Везунчик, взгляни-ка лучше на это, — произносит стоящий позади Мики.
Но Ричи возвращается и говорит: «Мы можем привезти остаток завтра».
— Везунчик!
Мики что-то протягивает — это фотоальбом, понимает Воорт. Мики тычет в альбом пальцем, и лицо напарника такое белое, что Воорт останавливает пленку.
— Это фотографии и статьи о тебе.
Воорт медленно листает страницы и с каждой фотографией все больше чувствует вторжение в свою личную жизнь. Вот Воорт у себя в саду, дома, вырезает статью из журнала «Дом и сад». Вот статья в «Нью-Йорк пост» о герое-полицейском, распутавшем дело Зешки, и биографический очерк «Люди», после которого — бодрое упоминание о деле Норы Клей. Несколько вырезок из «Нью-Йорк таймс» о «Клубе разбитых сердец» — там есть снимки офиса Воорта, самого Воорта, сидящего в «ягуаре» с Камиллой, Воорта в федеральном суде и джаз-баре Зеппы — там он любит бывать.
— По крайней мере это не его снимки, — говорит Мики.
— Ты всегда видишь хорошее.
Воорт снова включает магнитофон. Помехи. Он опять ставит пленку «Ричи».
На этот раз с Ричи говорит другой мужчина.
Ричи: «Ей не терпится снова увидеть вас».
Мужчина: «Если бы моя жена так трахалась, я никогда не уехал бы из Гарден-сити. Сколько ей платят твои парни?»
Ричи: «Порядочный человек об этом не говорит! Однако есть одолжение, которое вы можете нам сделать».
Помехи. Запись на проклятой пленке варьируется от великолепного звука до просто убийственных помех. Затем Воорт понимает, что помехи на обеих пленках похожи.
— Это помехи? — спрашивает Воорт Мики.
— Нет, Кливлендская симфония.
— Я серьезно. Все то же самое. Послушай — высокие, низкие, высокие. Ритмично.
— Наверное, в животе бурчит.
— Мики, — обрывает Воорт, — ты слышал когда-нибудь о «белом шуме»?
— Хочешь сказать, что это шум, похожий на волны? На лес? На дождь? По-твоему, это генератор «шума»?
— Я просто говорю, что один и тот же звук повторяется снова и снова, и возникает всякий раз, когда мы готовы услышать что-то важное.
— По-моему, тебе неплохо было бы вздремнуть.
Воорт открывает нижний ящик шкафчика, и дыхание его замирает при виде коричневых папок. Он просматривает наклейки.
«Ричи». «Дуги». «Айнвуд».
Но все они пусты.
«Что за…»
Воорт открывает папку под названием «Ривердейл».
— Фото, — констатирует Мики нахмурившись. — Что это? Дом? Отвесная скала или стена дома. Одно из двух — или Уэнделл — худший фотограф на свете, или я в художественной галерее Макса Протетча. Убийца-авангардист. Только этого нам недоставало.
Воорт пробует разглядывать снимки с разных сторон. Но чем больше они с Мики разбираются, тем меньше становится смысла.
— Я бы сказал, что фотограф лежит на земле и снимает под дождем. Видишь? Капли дождя на объективе. Вот нависает крыша. Это дом в стиле Тюдоров! Вот деревянный… по камню.
— Папка «Бруклин» пуста, — говорит Мики.
Воорт открывает папку «Путешествия», и сердце екает.
На этот раз перед ним длинный ряд снимков Габриэль Вьера с Шестой авеню. Понятно, что обреченной женщине и в голову не приходит, что она в видоискателе. Воорт видит, как Габриэль исчезает в здании, где будет убита. Габриэль садится в машину. Прогуливает в парке крошечного белого пуделя.
— Буду минут через двадцать, — говорит Ева в ответ на их звонок. — Неплохая работа, Воорт.
Спустя пару минут начальство уже в пути, а Воорт находит в мусорной корзине черновик письма «оскорбленного убийцы». Там же лежит и папка с надписью «Халл», в которой содержатся подробные записи о ежедневных ленчах жертвы в Центральном парке, плюс карта Ривердейла, в Бронксе — несколько улиц выделены желтым цветом, но не пересекаются.
— Мы достали его, — говорит Мики.