— Даже не думай! До Мадрида еще много километров.
— Мадрида?! — девушка совершенно потрясена.
— Что ты задумал? — неожиданно вмешивается Рауль, чтобы успокоить дочь.
— Машина едет в Мадрид, оттуда мы вылетаем самолетом в Нью-Йорк.
— Нью-Йорк? — Сара заинтригована. — Но мы даже не знаем, куда нас приведет загадка!..
— Да, — соглашается Рафаэль, сохраняя совершенное спокойствие. — Сожгите шифровку, капитан. Мы и так уже знаем все, что необходимо.
Вот и настал долгожданный момент. Тот, к которому он стремился столько лет. Если вдуматься, то он ждал этого мгновения с тех самых пор, когда гулял по Гданьску, держась за руку отца.
Отец его, металлург по профессии, был активным членом «Солидарности» и страстно мечтал о свободной Польше. Он ненавидел диктатуру на родине, но не замечал тирании у себя дома. Он жестоко подчинял себе мать, неизменно жизнерадостную с виду, несмотря на физическое и психологическое насилие. Способность матери неизменно сохранять улыбку, славившуюся на оба берега Матлау, производила на сына сильное впечатление, а вот отец запомнился ему тем, что держал семью в постоянном страхе, невзирая на разъезды и долгие отлучки, вызванные неравной схваткой с тоталитарным правительством. В таких условиях невольно приходилось многое прощать. Совсем как в последний день. Жаль, что свободы, за которые так неистово бился отец, так и не прижились в его собственной семье. А ведь он вполне мог бы предоставить матери свободу высказываний. Со временем мать почти перестала улыбаться, смех ее звучал все реже и реже. А вот страх, повседневная нищета и ужас при звуке поворачивающегося в замочной скважине ключа, возвещающий о прибытии дьявола, — все это было вполне реально. Заканчивалось мирное затишье, возвращался глава семейства, в доме снова оказывался черный чемодан, полный долларовых купюр. «Американцы прислали», — говорил он, поглощая приготовленный «рабыней» ужин. Женщина была настолько добросердечной, что ей ни разу не приходило в голову сдобрить еду мышьяком. А вот он так и сделал бы. «Из Ватикана, — продолжал отец, — теперь-то мы с ними покончим», — и смеялся, смеялся, точно ребенок, мечты которого вот-вот сбудутся. Он говорил, что никому нельзя рассказывать, откуда деньги. Если информация станет достоянием общественности, то все необходимо отрицать, тем более что это — преступные деньги, полученные за чужие злодеяния. Прибыль от наркотиков, от почти открытой контрабанды… Грязные деньги для финансирования чистых идеалов свободы, равенства и братства. Иностранцы, с любопытством наблюдающие за событиями, и, конечно же, враги не должны знать о происхождении средств. «Это от американцев и из Ватикана», — продолжал отец, не уточняя, сколько именно перелетов пришлось совершить банкнотам, чтобы их не заметили шпионы и провокаторы. Руки, через которые прошли деньги. Подставные фирмы, по которым приходилось ходить. Управляющие теневых банков… Никто никогда ничего об этом не знал.
День, когда он пришел домой и увидел ее распахнутые глаза, остекленевший, неподвижный взгляд, увидел стекающую по шее — так, что на полу оставалась лужица — кровь, тот день он помнит так, будто все случилось вчера. Блузка стала совершенно красной, и невозможно было поверить, что еще недавно она была ослепительно белой…
Пьяный отец сидел на полу, прислонившись спиной к стене, сыпал ругательствами и обвинял мать в неуважении. Когда он очнулся, преступление уже было совершено. «Теперь нас осталось только двое, сынок, — произнес отец, рыдая пьяными слезами. — Иди же ко мне, парень, обними отца». Не просьба, а приказ, которому мальчик повиновался. Он обнял отца всем телом, а мать — всей душой, и нож вошел в тело по самую рукоятку, а сын по-прежнему, насколько хватало любви, зажмурившись, обнимал отца, и когда тот умер, то сын оттолкнул от себя труп и в последний раз взглянул на материнское тело. «Теперь я остался один».
И вот, наконец, столько лет спустя настал долгожданный миг. Наконец-то он познакомится с великим магистром, который, должно быть, уже приземлился на американском аэродроме. Сейчас он здесь, в нескольких шагах от нью-йоркского аэропорта Ла Гвардиа, и он, слуга, дожидается господина в аэропорту в условленном месте, на случай, если задержится транспорт.
Нервное напряжение скрыто улыбкой. Магистр заменил ему отца. Да, они не знакомы лично, но этот человек подарил ему все, что призваны дать детям кровные родители: жилье, деньги, образование, работу; показал, в чем смысл жизни… Да, все это было сделано на расстоянии, но тем сильнее любовь и уважение к магистру.
Самолет уже движется по взлетно-посадочной полосе. Когда двигатели заглушаются и открываются двери, первым выходит уже знакомый нам по Гданьску человек в темном костюме от «Армани». Он дожидается, пока спустится преклонных лет господин, опирающийся на трость с набалдашником в виде позолоченной львиной головы. Одной рукой он опирается на посох, другой — на руку помощника. Наконец-то все в сборе. Отец, Сын и Дух Святой. Хозяин, слуга и помощник.
Картина, достойная былых времен: польский слуга становится на колени перед магистром и почтительно кланяется.
— Если бы вы знали, какая честь для меня наконец-то познакомиться с вами, — произносит поляк, закрыв глаза.
Старик кладет ему на затылок трясущуюся ладонь:
— Встань, сын мой.
Слуга повинуется. Он не смеет взглянуть магистру прямо в глаза. Старик садится в машину, поляк прикрывает дверцу.
— Ты хорошо служил. Преданно и доблестно.
— Вы всегда можете рассчитывать на мое полное и беспрекословное повиновение, — отвечает слуга с неподдельным почтением.
— Мне это отлично известно.
— Где находится объект? — спрашивает помощник.
— В настоящий момент — на музейной выставке. Приобщается к прекрасному, — шутит человек в черном пальто.
— Куда желаете направиться, синьор? — робко спрашивает поляк.
— Думаю, следует совершить небольшую экскурсию, — отвечает старик. — Давайте прогуляемся.
Его слова — приказ, и они не обсуждаются.
На заднем сиденье вполголоса идет беседа, не предназначенная для ушей подчиненных. Договорив, Магистр набирает номер на своем мобильном.
— Где мы встретимся? — напрямик, даже не поздоровавшись, спрашивает старик. Выслушав ответ, отрывисто произносит распоряжения:
— Синьор Барнс, слушайте мои указания внимательно…
Некоторое время трое в «Вольво» хранят молчание, пока машина мчится по лиссабонскому шоссе со скоростью сто сорок километров в час. Только в эти часы можно ехать с такой скоростью по одной из оживленнейших европейских магистралей.
Сара оглядывается. Ее мысли спутаны, она пытается сосредоточиться. Мимо проносятся изгороди, стадионы, торговые центры, автомобили, но она ничего этого не замечает… Какие планы вынашиваются в этот момент? Кто хочет подчинить одни страны другим? В чьих руках истинная власть? Сара знает, что существует два рода политики: фасадная, на публику — и другая, тайная, и что именно с помощью этой политики принимаются подлинные решения.