И еще два снимка. На одном она в светло-красном купальнике, развалившись в шезлонге возле бассейна на крыше, читает книгу (заглавия не разобрать). На последнем доктор Таун в парке, среди толпы бегунов. На ней желто-зеленые шорты и свободная футболка с надписью «НЕТ СПИДУ».
– Хорошая работа. Ты могла бы работать фоторепортером, – говорит женщине мужчина с поврежденным локтем.
– Я и работаю, но для избранной аудитории. – Она улыбается. – Для тебя.
– Мичум назвал детективу ее имя. – Седой переходит к делу.
Оба его собеседника разом втягивают воздух в предвкушении неприятностей, и черноволосый ругается.
– Значит, получится двойное наблюдение, – говорит он потом.
– Поскольку Чарли больше нет, – продолжает человек с поврежденным локтем, – ею займусь я.
Черноволосый вздыхает, надавливая указательным пальцем на точку на шее, чтобы прекратить головную боль.
– Ты не смог бы узнать имя копа?
– Рано или поздно он объявится. Почему мне кажется, что это будет рано?
Женщина хмурится и молчит, вопросительно глядя седому в глаза. Потом спрашивает, что они трое будут делать, когда коп объявится.
– Послушайте, – человек с поврежденным локтем указывает на фотографии, – либо он, либо все остальные.
– Наверное, ты прав.
Раздается щелчок, последний слайд исчезает, и в комнате становится немного светлее из-за проектора. Стол, за которым они сидят, сделан из полированного ореха, вокруг него десять стульев, хотя заняты только три. Все стулья с высокими спинками и потрескавшимися кожаными сиденьями. На полу – тонкий бледно-зеленый ковер. На встроенной стенной секции, тоже ореховой, установлен телевизор. На экране – Нью-Йорк, звук выключен. Один из новостных каналов сообщает о тушении пожара в отеле в Инвуде. Камера показывает, как съезжаются кареты «скорой помощи». У желтых ограждающих лент давятся зеваки, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть. Бурый дым наполовину скрывает полную луну.
На белых стенах нет ни картин, ни плакатов, толстые шторы задернуты, и пахнет в комнате полиролью для мебели. А еще от проектора попахивает какой-то электрической гарью – возможно, это горела пыль.
Человек с поврежденным локтем поворачивается к более молодому:
– Твоя очередь.
Черноволосый становится собраннее, хмель явно выветривается. Он занимает место женщины возле проектора. На экране появляются копии чертежей.
– Вот дом. Пентхаус принадлежит ей, – говорит он.
На следующем снимке – схема двухкомнатной квартиры.
– В квартире ремонт с перепланировкой. Но планы полагается согласовывать с городом, поэтому достать их не слишком трудно. Представляете? Если в квартире больше одной уборной, то при перепланировке вы обязаны «обеспечить возможность входа в помещение людям, которые передвигаются на инвалидных колясках». Таков, черт побери, закон.
– В своей собственной квартире? – удивляется женщина.
– Чертово правительство повсюду, – отвечает черноволосый.
– Не надо о правительстве, – обрывает их седой.
– Ладно. Вот вестибюль. Там постоянно дежурит портье – они меняются каждые восемь часов. По ночам – латиноамериканец Морис. Дальше чернокожий Феликс. Третьего типа зовут Эмброуз. Он самый вредный, проскочить труднее всего… но хотите услышать хорошие новости?
– Был бы признателен.
– Это богатый дом, поэтому сейчас перестраиваются четыре квартиры – и серьезно: стены снесены, полы вскрыты, – а значит, каждый день там снуют как минимум десятка два рабочих. В доме есть служебный вход, и вошедшие там пользуются отдельным лифтом. У меня есть имена подрядчиков. Разносчики тоже пользуются служебным лифтом, но если входить под видом разносчика, то только до семи вечера, потому что позже уже не впустят. Хозяевам приходится спускаться в вестибюль и расплачиваться у входа. Простому народу вход воспрещен.
– Снобы, – комментирует блондинка.
– И на последнем чертеже, – черноволосый явно любуется своей работой, – план крыши соседнего дома. От этого дома нашу приятельницу отделяет только балкон соседней квартиры. Щель между домами – два фута, но на соседнем доме есть ограда из колючей проволоки. Однако если миновать загородку, то добраться до ее квартиры легко. Сосед – холостяк, его девушка живет на Риверсайд-драйв, и обычно он ночует там. Камер на крышах нет, но в обоих домах они установлены в главных лифтах и цокольном этаже. У меня есть схемы систем электро- и газоснабжения. В квартире соседей снизу подвесной потолок, и в лифте тоже, если ты решишь пойти этим путем. Но у этих, нижних, первоклассная сигнализация с тройной подстраховкой. А еще нужен ключ от лифта. Просто подняться на любой этаж нельзя. Нужен специальный ключ. Теперь ее работа. А! Новый слайд! Это черный ход внизу…
Через десять минут совещание заканчивается, и блондинка уходит, а через некоторое время брюнет тоже направляется к двери. Диапроектор по-прежнему включен. Человек с поврежденным локтем остается один, и на экран возвращаются фотографии Джилл Таун. Джилл в музее Гуггенхейма, снова рука об руку с черноволосым мужчиной, поднимается по пандусу на второй этаж. Джилл на кафедре в больнице «Маунт Синай» под транспарантом с надписью «Год медика».
– Мичум, ты все изгадил, – произносит он вслух.
Выключает проектор. Без электрического жужжания в комнате совершенно тихо, телевизор дает немного света.
Мысленно седой слышит голос из давнего прошлого: «Я стреляю собак. Вот что я делаю: я убиваю собак».
Нет времени на воспоминания.
Из встроенного в стенку сейфа он достает пистолет. Еще достает кобуру для ношения на голени.
«Хотел бы я знать имя того чертова копа».
На следующее утро ровно в девять, когда начинается рабочий день доктора Джилл Таун, Воорт оставляет «ягуар» перед домом на углу Пятой авеню и Шестьдесят седьмой улицы, под знаком «Стоянка запрещена». На первом этаже дома – кабинет доктора, напротив – Центральный парк. Дубы и клены пылают осенним великолепием. Няни катят крохотных наследников и наследниц в новеньких колясках через водовороты яркого света.
После ночи без ответов и часа в пробке на лонг-айлендской скоростной автостраде, наименее соответствующей своему названию дороге в стране, Воорт выставляет знак «Полиция» на защитном козырьке, ставит блокиратор на руль из орехового дерева и одергивает пиджак, выглаженный утром горничной Микки. Нажимает звонок с надписью «1А». Вполне подходящий адрес для сверхпреуспевающего врача, каким скорее всего и является доктор с Пятой авеню.
Приемная сразу же производит впечатление необычной. Дело не в размере – помещение довольно небольшое, учитывая цены на Манхэттене. Дело и не в секретарше, сидящей за толстым стеклом с небольшим отверстием, куда суют медицинские бланки или справки. Но сидят в приемной главным образом люди лет двадцати-тридцати. Пожилых пациентов нет, а в этот час – в будний день – их должно быть здесь больше.